— Вероятно, их больше, — прошептал священник, не отрываясь от прицела.
Майкл всмотрелся в лес. Он всегда любил темноту, которая обнимала, обволакивала, защищала его. Но сейчас темнота защищает врагов, укрывает их, затаившихся, готовых нести смерть. Проверив оружие, Майкл с неохотой пополз по-пластунски в сторону деревьев.
— Считай, скольких завалишь, — услышал он прощальное напутствие Симона.
«Считай, скольких завалишь, — подумал Майкл, поднимаясь на ноги. — Ну конечно. Вот только не пополню ли этот список и я сам?» Огни особняка скрылись за деревьями. Сжимая пистолет-пулемет так, как учил Симон, — от напряжения у него побелели костяшки пальцев, — он оглядывался по сторонам, осторожно продвигаясь вперед вдоль мысленной прямой, проведенной от священника до исходной точки красного луча.
— Два, — пробормотал Майкл, наткнувшись на второго убитого.
Он склонился к трупу, не зная, что именно хочет найти, и вдруг дерево справа от него буквально взорвалось под градом смертоносного свинца. Одна из щепок до крови ободрала ему щеку. Метнувшись влево, Майкл укрылся за большим дубом и выпустил длинную очередь приблизительно в ту сторону, откуда раздались выстрелы. Ответом ему стала новая яростная вспышка пальбы. Правую руку обожгло скользнувшей пулей. Не имеющий опыта, Майкл оказался пригвожденным к земле. Это была не его стихия: он разбирался в электронике и системах сигнализации, он был вором и вряд ли мог преуспеть в открытом бою.
Майкл прижался спиной к дереву, надеясь, что сами внушительные размеры дуба послужат хоть какой-то защитой. Симон научил его стрелять в алюминиевые банки. В маленькие банки из-под пепси и кока-колы, застывшие неподвижно. Но сейчас цели были неуловимыми, они двигались. И вели ответный огонь. Майкл не мог сказать, подтягиваются ли сюда остальные охранники. Однако он понимал, что, если не разберется с засевшими здесь стрелками, Симона убьют.
Майкл закинул пистолет-пулемет за спину, вслушался в темноту и, ничего не услышав, выпрямился и полез наверх.
* * *
Двенадцать. Симон испытывал необъяснимое спокойствие, подобного которому не ощущал вот уже много лет. Как это ни чудовищно, он чувствовал себя как дома. И хотя должен был бы испытывать самые противоречивые чувства, ничего этого не случилось. Перед ним люди, которые защищают зло. Худшие из солдат, продающие себя тому, кто больше заплатит. Убивая их, Симон не чувствовал сострадания. Пусть об их деяниях будут судить в загробной жизни — если после сегодняшней бойни о загробной жизни можно будет говорить.
Перестрелка полностью очистила рассудок Симона, обострила его чувства, заставив их откликаться, повинуясь инстинкту. Прошло уже пятнадцать лет с тех пор, как он оставил службу в итальянской армии, однако ему казалось, что это было только вчера. За всю свою жизнь Симону лишь трижды приходилось бывать в подобной переделке, и, как это ни странно, он ощущал прилив энергии: опасность придавала ему дополнительные силы. Ну а уж если это не опасность, тогда неясно, что вообще понимать под этим словом. И еще Симон ни на минуту не забывал о своем призвании, о том, что является священником. Человеком, которому поручена особая миссия: защищать церковь и веру — любой ценой. Каждое нажатие на спусковой крючок сопровождалось молитвой благодарности, возрождения и прощения. Эту молитву Симон произносил всегда, когда лишал жизни человека. Он произнес ее уже столько раз, что давно сбился со счета.
Симон изо всех сил старался не обращать внимания на боль в правом плече. Пуля прошла навылет; раскаленный металл в значительной степени оплавил ткани в месте входного отверстия, однако выходное отверстие — это уже совсем другое дело. Он чувствовал, как из раны вытекает кровь, пропитывая рубашку. Стрельба прекратилась, вокруг воцарилась полная тишина. Его замысел, состоявший в том, чтобы выманить охранников на себя, увенчался успехом. Ему удалось изрядно уменьшить их количество, но теперь оставшиеся в живых были начеку, и сейчас охоту вели уже они. Эти наемники показали, что справиться с ними непросто, а самое сильное сопротивление оказывает последний противник.
* * *
Из дома вышел полковник Т. С. Робертс: это был громадный человек ростом добрых шесть футов и немногим меньше в плечах. Оглядевшись по сторонам, он увидел мертвые тела; определить, сколько из его людей убито и сколько осталось в живых, не было возможности. Проклятое радио вышло из строя; кто-то мастерски поставил помехи.
Расставшийся с морской пехотой Соединенных Штатов, Робертс тем не менее упорно не желал расставаться со званием, поскольку оно помогало ему мгновенно добиться от подчиненных уважения и повиновения. Разумеется, на самом деле звания его лишили по приговору суда военного трибунала. Начальству пришлось не по душе, как Робертс обошелся с тем дурачком-солдатом, особенно если учесть, что наказание завершилось его смертью. Тот факт, что он нанес молодому южанину смертельный удар в висок прикладом автоматической винтовки, а затем попытался свалить всю вину на сержанта, не снискал снисхождения Робертсу во время суда. Однако бежать из армейской тюрьмы оказалось легко, а навербовать солдат удачи — еще легче. По операции «Буря в пустыне» Робертс знал тех, кто служил под его началом, знавал многих, кого не устроила быстрая развязка. Не всегда это были самые способные и опытные, но всеми двигало одно: неуемная жажда. Более сильная, чем страсть к деньгам, — жажда крови.
Робертс почесал шрам на носу. Рубец, проходивший от переносицы через всю правую щеку, доставлял ему много неприятностей, — это было напоминание о стычке с уличным бродягой два года назад. Разумеется, больше этот бродяга никого не поранит, и все же Робертс ежедневно поминал последними словами негодяя за то, что тот изуродовал ему лицо.
Никто не проникнет в этот дом — так Робертс обещал Финстеру, и он свое слово сдержит. Он подумал было о том, чтобы связаться с хозяином по сотовому телефону, но затем решил этого не делать. Взять ситуацию под контроль, минимизировать ущерб, отбить нападение. А уже потом будет достаточно времени для донесений.
Включив в доме охранную сигнализацию, Робертс остановился на крыльце, глядя на ярко освещенную местность вокруг. Однако дальше пятна света взгляд не проникал, и полковник мысленно обругал своих людей за тупость. С таким же успехом они могли завязать себе глаза и повесить на грудь неоновые мишени. Достав кольт, Робертс быстро убрал освещение — по одной пуле на прожектор оказалось достаточно. Большие лампы разлетались снопом искр и гасли. Поместье погрузилось в темноту. Что ж, вот он и уравнял шансы. Теперь настал черед переломить ход игры в свою пользу.
ГЛАВА 31
Буш побежал через толпу танцующих; ему в уши била музыка, он продвигался вперед медленно, словно брел по топкой трясине. Молодые и красивые не уступали ему дорогу. Не замечали его нарастающей паники. Кое-кто даже отталкивал плечом или локтем надоедливого американца, неизвестно как попавшего сюда.
Финстер, раскусив обман, устремился к выходу, без труда расчищая себе путь. Еще немного — и он покинет клуб и устремится домой. Миллиардер позволил себе забыться в настоящем, насладиться последней ночью. Переполненный похотью, вожделением, жадностью, Финстер стал таким же, как и те, кем он манипулировал. И хотя его дом охраняла команда из двадцати одного вооруженного до зубов человека, Финстер не сомневался, что они потерпят неудачу. Но он не собирался лишиться в одночасье всего, ради чего столько боролся. Эти ключи являются его судьбой.
