— Дьем и Нгу мертвы, — сообщает голос. — А теперь спускайте
псов войны, начинается сага скорби; путь отсюда до Иерихонского холма вымощен
кровью и грехом. Ах, Дискордия! Дерево смерти! Приходи, жатва!
«Где я?»
Она оглядывается и видит бетонную стену, исписанную именами,
фамилиями, слоганами, ругательствами. Посередине большими буквами приветствие,
оно сразу бросается в глаза тому, кто сидит на койке: «ПРИВЕТ НИГГЕР ДОБРО
ПОЖАЛОВАТЬ В ГОРОД ОКСФОРД ПОСТАРАЙСЯ НЕ ОСТАТЬСЯ ЗДЕСЬ ПОСЛЕ ЗАХОДА СОЛНЦА».
Промежность слаксов влажная. Трусики просто мокрые, и она
вспоминает, почему: хотя поручителя под залог уведомили заранее, копы держали
их в камерах, как могли, долго, со смехом игнорирую просьбы выпустить в туалет.
В камерах-то не было унитазов, раковин, даже жестяных ведер. И не требовались
семь пядей во лбу, чтобы догадаться, почему: от них ждали, что они надуют в
штаны, покажут свою животную сущность, наглядно продемонстрируют, что они —
люди низшего сорта, и, похоже, в какой-то момент она надула, она, Одетта Холмс…
«Нет, — думает она. — Я — Сюзанна. Сюзанна Дин. Меня вновь
схватили, я снова в тюрьме, но я по-прежнему Сюзанна Дин».
Она слышит голоса, которые звучат в отдалении, не в соседних
камерах, голоса, которые олицетворяют для нее настоящее. Она может
предположить, что доносятся они из телевизора, который стоит в комнате охраны,
но такого просто быть не может. Или это чья-то дьявольская шутка. Иначе с чего
Френку Макги говорить, что брат президента Кеннеди, Бобби, мертв? С чего Дейву
Гарроуэю из информационной программы «Сегодня» говорить, что маленький сын
президента Кеннеди мертв, что Джон — Джон! — погиб в авиакатастрофе? Как же это
ужасно, слышать такую чудовищную ложь, сидя в вонючей тюрьме маленького городка
на Юге, когда мокрые трусики липнут к телу. И почему «Бык» Боб Смит из
«Хауди-Дуди»
[72]
, кричит: «Веселитесь детки, Мартин Лютер Кинг мертв»? А
дети кричат в ответ: «Каммала — кам — ше! Нам твоя речь по душе! Лишь мертвый
ниггер бывает хорошим, убьем одного вечерком!»
Поручитель скоро придет. Она должна держаться за эту мысль,
как за спасительную соломинку. Должна.
Она подходит к решетке, хватается за прутья. Да, это город
Оксфорд, все точно, она опять в Оксфорде, двое мужчин убиты под светом луны, и
кто-то должен как можно скорее расследовать это убийство. Но она собирается
выбраться отсюда, улететь, улететь далеко, улететь домой, а вскоре перед ней
откроется новый, огромный, совершенно неведомый мир, который ей предстоит
исследовать, в котором она встретит незнакомца и полюбит его, в котором сама
станет другим человеком. Каммала — кам — ось, путешествие началось.
Но это же ложь. Путешествие практически завершилось. Ее
сердце это знает.
Дальше по коридору открывается дверь, к ее камере приближаются
шаги. Она смотрит в направлении шагов, жадно, в нетерпении, надеясь увидеть
поручителя или помощника шерифа со связкой ключей, но нет, это черная женщина в
украденных туфлях на ногах. Ее прежнее я. Это Одетта Холмс. Не пошла в
больше-чем-дом, но пошла в Колумбийский университет. И во все эти кофейни в
Виллидж. И в Замок-над-бездной, в тот дом, тоже.
— Послушай меня, — говорит Одетта. — Никто не сможет
вытащить тебя отсюда, кроме тебя самой, девочка.
— Ты лучше наслаждайся своими ногами, пока они у тебя есть,
сладенькая! — голос, который она слышит, срывается с ее губ, хриплый,
воинственный, но под этой воинственностью скрыт страх. Голос Детты Уокер. — Ты
скоро останешься без них! Тебе их отрежет в подземке, поезд А. Знаменитый поезд
А! Мужчина, звать которого Джек Морт, столкнет тебя с платформы на станции
Кристофер-стрит, аккурат под колеса поезда.
Одетта спокойно смотрит на нее и говорит:
— Поезд А там не останавливается. И никогда не останавливался.
— Что за херню ты несешь, сука?
Одетту не обманывает ни сам голос, ни ругательства. Она
знает, с кем говорит. И знает, о чем говорит. В колонне истины есть дыра. Это
голоса не с граммофона, а ее погибших друзей. Это призраки в руинах.
— Возвращайся в «Доган», Сюзанна. И помни, что я говорю:
только ты сможешь себя спасти. Только ты сможешь вытащить себя из Дискордии.
4
А теперь это голос Дэвида Бринкли, сообщающий, что некий
Стивен Кинг погиб, угодив под колеса минивэна «додж», когда прогуливался
неподалеку от дома. Кингу было пятьдесят два года, говорит Бринкли, он написал
много романов, наиболее известные из которых «Противостояние», «Сияющий» и
«Салемс-Лот». Ах, Дискордия, говорит Бринкли, мир становится темнее.
5
Одетта Холмс, женщина, которой когда-то была Сюзанна,
вытягивает руку между прутьями решетки, указывает на что-то за спину Сюзанны.
Повторяет:
— Только ты сама сможешь себя спасти. Но путь оружия ведет
как к осуждению на вечные муки, так и к спасению души; в конечном итоге разницы
нет.
Сюзанна поворачивается, чтобы посмотреть, на что указывает
палец и от увиденного ее охватывает ужас: кровь! Господи, кровь! Лохань,
наполненная кровью, а в ней плавает мертвое чудовище, мертвый ребенок, не
человеческий младенец, и это она убила его?
— Нет! — кричит Сюзанна. — Я никогда этого не сделаю!
НИКОГДА!
— Тогда стрелок умрет, а Темная Башня рухнет, — предрекает
ужасная женщина, которая стоит в коридоре, ужасная женщина в туфлях Труди
Дамаскус. — И это действительно Дискордия.
Сюзанна закрывает глаза. Может она заставить себя упасть в
обморок? Может обмороком вытащить себя из этой камеры, из этого жуткого мира?
Она может. Проваливается в темноту и мягкое пиканье электронных устройств,
последним слышит голос Уолтера Кронкайта, который говорит ей, что Дьем и Нгу
мертвы, астронавт Алан Шепард мертв, Линдон Джонсон мертв, Ричард Никсон мертв,
Элвис Пресли мертв, Рок Хадсон
[73]
мертв, Роланд из Гилеада мертв, Эдди из
Нью-Йорка мертв, Джейк из Нью-Йорка мертв, мир мертв, миры, Башня падает,
миллион вселенных перемешиваются, всему Дискордия, всему разрушение, всему
конец.
6
Сюзанна открыла глаза, судорожно огляделась, жадно ловя ртом
воздух. Едва не вывалилась из стула на котором сидела. Стула на колесиках,
который мог кататься вдоль пультов управления с множеством кнопок,
переключателей, мигающих лампочек. Над головой висели черно-белые экраны. Она
вернулась в «Доган». Оксфорд (Дьем и Нгу мертвы) обернулся лишь сном. Сном во
сне, если угодно. Это был другой сон, куда как лучший. На большинстве экранов,
которые в ее прошлый визит сюда показывали Кэллу Брин Стерджис, теперь она
видела «снег»
[74]
или тестовые таблицы. На одном экране, впрочем,
изображение сохранилось: коридор девятнадцатого этажа отеля «Плаза-Парк».
Камера, направленная в пол, двигалась в сторону лифтов, и Сюзанна поняла,
камера эта — глаза Миа, через которые она и смотрит. «Мои глаза», — уточнила
Сюзанна. Она, конечно, злилась, но чувствовала, что злость эту можно задобрить.
А ее следовало задобрить, если она хотела тщательно обдумать то невообразимо
чудовищное, что привиделось ей во сне. Нечто в углу тюремной камеры в Оксфорде.
Нечто в лохани с кровью. «Это мои глаза. Она их умыкнула, вот и все». Еще один
телевизионный экран показал Миа, подошедшую к лифтам. Оглядев кнопки, она
нажала одну, с направленной вниз стрелкой. «Мы идем на встречу с повитухой, —
подумала Сюзанна, мрачно глядя на экран, с губ сорвался короткий, невеселый
смешок. — Да, мы идем на встречу с повитухой, замечательной повитухой из страны
Оз. Потому что, потому что, потому что, ПОТОМУ ЧТО… Потому что она творит
чудеса, принимая роды!»
