«В тодэшной тьме живут чудовища». Кто так говорил? Роланд?
Вроде бы нет, тодэш он называл Прыжком, да и какое это имело значение? Главное,
она понимала, что имела в виду Миа, а если так, это было ужасно.
— В стенах живут крысы, Сюзанна. В стенах живут летучие
мыши. В стенах живут кусачие, сосущие кровь насекомые.
— Прекрати, мне все ясно.
— Эта дверь под замком — одна из их ошибок, я в этом
убеждена, потому что ведет она в никуда. В тьму между мирами. В тодэшное
пространство. Но не пустое, — она еще больше понизила голос. — Эта дверь для
злейших врагов Алого Короля. Их бросают в тьму, где они могут жить долгие годы,
слепые, бредущие неведомо куда, безумные. Но конец их ждет один: что-то их
находит и пожирает. Чудовища, представить себе которых наш разум просто не в
силах.
Сюзанна попыталась нарисовать дверь и то, что ждало за ней.
Не хотела, но ничего не смогла с собой поделать. Во рту у нее пересохло. А Миа
продолжила все так же тихо, доверительно:
— Существовало много мест, где древние люди пытались
соединить магию и науку, но это, возможно, единственное оставшееся, — она
мотнула головой в сторону «Догана». — Именно туда отвел меня Уолтер, чтобы
сделать меня смертной, чтобы мой путь навсегда разошелся с путем Прима. Чтобы
сделать меня такой же, как ты.
13
Миа знала не все, но Сюзанне уже стало ясно, что
Уолтер/Флегг предложил призраку, который потом стал Миа, сделку, обратную
предложенной Фаусту. Если она соглашалась расстаться со своим практически
вечным, но бестелесным состоянием и стать смертной женщиной, то могла
забеременеть и родить ребенка. Уолтер честно признал, что получит она очень
мало, отдавая все, что у нее есть. Ребенок не будет расти, как растут
нормальные дети, как рос Майкл под невидимым, но восхищенным взглядом Миа, и
она будет растить его только семь лет, но какими прекрасными смогут стать эти
годы!
О подробностях Флегг тактично умалчивал, предоставляя Миа
возможность рисовать это невыразимо сладкое будущее: как она будет кормить
своего ребенка и мыть его, не пропуская нежных складочек под коленями и за
ушками; как будет целовать медовую кожу между лопатками; как будет гулять с
ним, держа за обе ручки, пока он будет учиться ходить, переваливаясь с ножки на
ножку; как будет учить его читать, показывать в небе Старую Звезду и Древнюю
Матерь, рассказывать историю о том, как Рыжий Сэм украл у вдовы краюху хлеба;
как будет обнимать его и поливать щеки благодарными слезами, когда он
произнесет свое первое слово, и понятно какое: «Мама».
Этот восторженный рассказ вызвал у Сюзанны смешанные чувства
жалости и цинизма. Конечно же, Уолтер виртуозно провел свою партию, продав призраку
эту идею, и, как всегда, лучший способ для этого — задействовать воображение
покупателя. Он даже предложил чисто сатанинский период пребывания у нее
ребенка: семь лет. «Просто распишитесь вот на этой строчке из точечек, мадам,
и, пожалуйста, не обращайте внимания на запах серы. Как ни стараюсь, не могу
очистить от него свою одежду».
Сюзанна понимала суть сделки, но все-таки с трудом
представляла себе, что такое возможно. Призрак отдавал бессмертие за тошноту по
утрам, за набухающие и болящие груди и, в последние шесть недель беременности,
необходимость ходить по малой нужды каждые пятнадцать минут. И подождите, дамы
и господа, это еще не все! Прибавьте два с половиной года смены подгузников,
отяжелевших от мочи и загруженных говном! А бессонные ночи, когда у ребенка
режется первый зуб, и он кричит от боли (и радуйся, мамочка, осталось вылезти
только тридцати одному
[79]
). Эти первые магические капли слюны, которые
летят изо рта при недовольном крике ребенка! Эта первая теплая струйка мочи,
которая стекает по твоей переносице, когда ребенок выстреливает ею аккурат в
тот момент, когда ты меняешь ему подгузник!
И да, в этом, несомненно, присутствовала магия. Пусть детей
у Сюзанны не было, она знала, если мать любит ребенка, что-то магическое будет
и в грязных пеленках, и даже в желудочной колике. Но родить ребенка с тем,
чтобы его отняли у тебя, когда начинается самое хорошее время, когда у ребенка
наступает, и с этим согласны большинство родителей, период благоразумия,
здравомыслия и ответственности? Позволить унести его за красный горизонт Алого
Короля? Это же ужасно. Неужто Миа, ослепленная перспективой стать матерью, не
понимала, что теперь урезается и обещанная ей малость? Уолтер/Флегг в Федике,
население которого выкосила Красная Смерть, вел речь о семи годах с малышом. А
вот в телефонном разговоре с Миа, находившейся в номере отеля «Плаза-Парк» Сейр
скостил этот срок до пяти лет.
В любом случае, Миа приняла условия человека в черном. И
действительно, для того, чтобы получить ее согласие, особых усилий и не
потребовалось. Ее создали для того, чтобы она стала матерью, именно за этим она
поднялась из Прима, она осознала это с того самого момента, как увидела
человеческого ребенка, Майкла. Как она могла сказать нет? Даже если бы ей
предложили три года, даже если бы предложили один, как? С тем же успехом можно
ожидать, что давно сидящий на игле наркоман отказался бы от предложенного ему
полного шприца.
Миа отвели на Экспериментальную станцию. Улыбающийся,
саркастичный (и, несомненно, вызывающий страх) Уолтер, который называл себя то
Уолтер Крайнего мира, то Уолтер Всех миров, устроил ей экскурсию. Они увидела
большой зал, заставленный кроватями, ожидающих прибытия детей. К изголовью
каждой подсоединялся стальной шлем, от которого отходила гибкая
сегментированная стальная трубка. Ей не хотелось думать, для чего предназначено
это оборудование. Ей также показали и тоннели под Замком-над-бездной, и места,
где стоял сильный и удушающий запах смерти. Она… там царила красная темнота и
она…
— Ты к тому времени уже стала смертной? — спросила Сюзанна.
— Тебя послушать, так стала.
— Процесс уже пошел, — ответила Миа. — Уолтер называл этот
процесс становлением.
— Хорошо. Продолжай.
Тут воспоминания Миа потонули в темном тумане, не в тодэшной
тьме, но тоже не вызывающем приятных ощущений. Какая-то амнезия, от которой
остался только цвет — красный. Цвет, которому Сюзанна привыкла не доверять.
Сопровождался путь беременной женщины из мира призраков в мир плоти, ее
превращения в Миа, проходом через какую-то дверь? Она этого не знала. Но без
периода темноты, потери сознания, полагала она, не обошлось, а потом она
очнулась: «…какой ты меня видишь. Естественно, еще не беременной».
По Уолтеру выходило, что Миа не сможет зачать ребенка, даже
став смертной женщиной. Выносить — да, забеременеть — нет. И здесь на помощь
пришел один из первородных демонов, оказавший Алому Королю большую услугу, взяв
сперму Роланда в женском обличье и влив ее Сюзанне в мужском. Была и еще одна
причина. Уолтер о ней не упомянул, но Миа и так знала об этом.
