— Отдайте кесарю кесарево, отдайте Богу богово. Так говорит
Библия, и да будет благословенна святая книга Господа нашего.
— Это я понимаю, — Бензик достал из заднего кармана толстую
пачку бумажек, начал что-то писать на верхней. Чувствовалось, что это тоже
давний ритуал. — Но вот что я вам скажу, Харригэн… рано или поздно город
заметит, чем вы тут занимаетесь, и тогда они воздадут вашей святой заднице по
полной программе. Я очень надеюсь при этом присутствовать.
Сюзанна, с улыбкой: «Его штрафуют. Судя по разговору, отнюдь
не впервые».
Миа на мгновение отвлеклась, можно сказать, против воли:
«Что написано на боку фургона, Сюзанна?»
Произошла небольшая подвижка, Сюзанна чуть протиснулась
вперед, зрение у Миа словно раздвоилось. Для нее это ощущение было внове,
словно кто-то начал щекотать ее глубоко в голове.
Сюзанна, голос по-прежнему звучал весело: «Тут написано:
„ЦЕРКОВЬ СВЯТОГО БОГА-БОМБЫ“, преподобный Эрл Харригэн». А еще: «ВАШЕ
ПОЖЕРТВОВАНИЕ ЗАЧТЕТСЯ ВАМ НА НЕБЕСАХ».
«Что такое небеса?»
«Еще одно название для пустоши на конце тропы».
«Понятно».
Бензик — охранник уже уходил, с чувством выполненного долга,
заложив руки за спину. Его впечатляющих размеров зад покачивался в форменных
брюках. Преподобный Харригэн все занимался мольбертами. На первом стояла
картина, на которой мужчина в белом одеянии выводил из тюрьмы другого мужчину.
Голова белоодеянного светилась. На второй белоодеянный отворачивался от
краснокожего монстра с рогами на голове. Чувствовалось, что монстр с рогами
страшно зол на сэя Белоодеянного.
«Сюзанна, это красное существо… так люди этого мира
представляют себе Алого Короля?»
Сюзанна: «Полагаю, что да. Это Сатана, если хочешь знать,
владыка подземного мира. Попроси этого служителя бога поймать тебе такси, а?
Используй черепашку».
В голосе Миа вновь зазвучала подозрительность (похоже, она
ничего не могла с этим поделать): «Ты так говоришь?»
«Так говорю! Ага! Скажи: „Иисус Христос“, — женщина!»
«Хорошо, хорошо».
Миа явно стеснялась. Но направилась к преподобному
Харригэну, доставая черепашку из кармана.
18
Сюзанну осенило: она вдруг поняла, что надо делать. Резко
подалась назад (если эта женщина не сможет поймать такси даже с помощью
магической черепахи, значит, она просто ни на что не способна), крепко закрыла
глаза и визуализировала «Доган». И, открыв их, очутилась там. Схватила
микрофон, по которому обращалась с Эдди, включила, щелкнув тумблером.
«Харригэн! — крикнула она в микрофон. — Преподобный Эрл
Харригэн! Ты здесь? Ты меня слышишь, сладенький? Ты меня слышишь?»
19
Преподобный Харригэн оторвался от своих трудов на достаточно
долгое время, наблюдая, как черная женщина, и с хорошей фигуркой, спасибо Тебе,
Господи, садится в такси. Желтый автомобиль тут же отъехал. До начала вечерней
проповеди предстояло многое сделать, беседа с Бензиком — охранником не тянула и
на разминку, но он все равно стоял и смотрел, как мигают и исчезают вдали
задние огни такси.
С ним что-то произошло? Только что?
Он?.. Неужели такое возможно, неужели с ним?..
Преподобный Харригэн упал на колени на тротуаре, не обращая
ни малейшего внимания на пешеходов (впрочем, большинство из них не замечали и
его). Сцепил пальцы больших, старых, бессчетное число раз восхвалявших Бога
рук, поднял к подбородку. Он знал, что Библия считает молитву делом частным,
которому следует предаваться в уединении, к примеру, в своей комнате, и
проводил немало времени в таких молитвах, вознося хвалу Господу, но также верил
и в другое: Бог хотел, чтобы люди время от времени видели, как выглядит
молящийся человек, потому что большинство из них, прости, Господи, забыли, как
он выглядит. И не было более лучшего, более приятного места для разговора с
Богом, чем вот этот угол Второй авеню и Сорок шестой улицы. Тут звучало пение,
чистое и нежное. Оно возвышало душу, очищало разум и… может и случайно, очищало
кожу. То был не голос Бога, преподобному Харригэну хватало ума понять, что Бог
не может петь на уличном углу, но он склонялся к тому, что слышит ангелов. Да,
восславим Бога, восславим Бога-Бомбу, голос серафима!
— Господи, ты только что сбросил на меня маленького
Бога-Бомбу? Я хочу спросить, был ли голос, который я только что слышал, твой
или мой собственный?
Нет ответа. Так часто он не получал ответа. Что ж, он еще
успеет над этим подумать. А пока нужно готовиться к проповеди. К шоу, если уж
говорить откровенно.
Преподобный Харригэн вернулся к своему микроавтобусу,
припаркованному, как всегда, у желтого бордюрного камня, и открыл задние
дверцы. Достал буклеты, обшитое шелком блюдо для пожертвований, которое
поставил на тротуар, крепкий деревянный куб. Трибуну, на которую он будет
стоять, так разве вы не сможете высоко поднять руки и крикнуть аллилуйя?
И да, братец, раз уж тебе это под силу, почему не сказать
аминь?
КУПЛЕТ:
Commala — come — ken
It’s the other one again.
You may know her name and face
But that don’t make her your friend.
ОТВЕТСТВИЕ:
Commala — come — ten
She isn’t your friend!
If you let her get too close
She’ll cut you up again.
Строфа 11
Писатель
1
К тому времени, когда они подъехали к маленькому торговому
центру в Бриджтоне (супермаркет, прачечная и на удивление большая аптека), оба,
и Эдди, и Роланд, не только слышали пение, но и чувствовали нарастающую силу.
Она поднимала их вверх, как какой-то безумный, удивительный лифт. Эдди в голову
вдруг полезли мысли о волшебном порошке Тинкер Белла
[80]
и волшебном
перышке Дамбо
[81]
. С одной стороны, они вроде бы приближались к розе, с
другой, все было иначе. Не ощущались в этом маленьком городке Новой Англии
благочестие и святость, но что-то здесь чувствовалось, и очень сильное.
Выехав из Ист-Струнэма, поворачивая, согласно указателям, с
одной сельской дороги на другую, Эдди отмечал и кое-что еще: невероятную
живость этого мира. Он никогда не видел, даже представить себе не мог такой
яркости летней зелени сосновых лесов. Птицы, летящие на фоне небесной
голубизны, даже простые воробьи, вызывали восторг, от которого захватывало дух.
Тени, ложащиеся на землю, казались невероятно густыми и плотными. Создавалось
впечатление, что ты можешь, если возникнет такое желание, наклониться, поднять
любую и унести, как кусок ковра.
