— Что происходит, когда вы работаете над историей? — спросил
Роланд. — К примеру, моей историей?
— Она просто приходит ко мне, — голос ослабел, его
обладатель все глубже погружался в свои мысли. — Она врывается в меня, это мне
нравится, а потом выходит наружу, когда я шевелю пальцами. Никогда не выходит
из головы. Выходит из пупка… или откуда-то еще. Был один редактор… Я думаю, это
Максуэлл Перкинс
[91]
… так он назвал Томаса Вульфа…
Эдди понимал, что делает Роланд, знал, что вмешиваться —
идея не из лучших, но ничего не смог с собой поделать.
— Роза, — вырвалось у него. — Роза, камень, ненайденная
дверь.
Кинг просиял от удовольствия, но его глаза не оторвались от
патрона, по-прежнему пляшущего между пальцами Роланда.
— В действительности, это камень, лист и дверь, — ответил
он. — Но роза мне нравится еще больше.
Гипноз сработал на все сто. Эдди подумал, что он буквально
слышит чмокающие звуки, с которыми утекал контроль Кинга над собственными
разумом и телом. И тут у Эдди мелькнула мысль, что в этот критический момент
такой пустячок, как телефонный звонок, может изменить судьбы мира. Он поднялся
и очень осторожно, стараясь не шуметь, пусть и болела раненая нога, направился
к висевшему на стене телефонному аппарату. Обмотал провод вокруг руки и
оборвал, с силой дернув.
— Роза, камень, ненайденная дверь, — согласился Кинг. —
Такое мог написать Вульф, все так. Максуэлл Перкинс называл его «божественный
воздушный колокольчик». Ты ушел, и как печалился по тебе ветер! Все эти забытые
лица! О, Дискордия!
— Как пришла к тебе эта история, сэй? — тихо спросил Роланд.
— Я не люблю все эти Новые века… мерцающие магические
кристаллы… толстенные тома, в которых нет ничего, кроме пустоты… но они
называют это направлением, и это… какие при этом ощущения… как что-то в канале…
— Или на луче? — спросил Роланд.
— Все служит Лучу, — ответил писатель и вздохнул. Вздох этот
ужасал своей грустью. И Эдди почувствовал, как по его спине побежали мурашки.
11
Стивен Кинг стоял в колонне пыльного послеполуденного
солнечного света. Свет падал на его левую щеку, краешек глаза, ямочку в уголке
рта. Свет выбеливал каждый волосок бороды, который оказывался на его пути. Кинг
стоял в колонне света, и оттого смутный черный ореол выделялся более отчетливо.
Дыхание его замедлилось, до трех-четырех вдохов в минуту.
— Стивен Кинг, ты меня видишь? — спросил Роланд.
— Хайл, стрелок, я вижу тебя очень хорошо.
— Когда те впервые увидел меня?
— Лишь сегодня.
На лице Роланда отразилось удивление, приправленное
раздражением. Он явно ожидал услышать другое. А Кинг продолжил.
— Я видел Катберта, не тебя, — пауза. — Ты и Катберт ломали
хлеб и разбрасывали под виселицей. Это есть в уже написанной части.
— Ага, разбрасывали. Когда повесили повара, Хакса. Берт
рассказал тебе эту историю?
Но Кинг на вопрос не ответил.
— Я видел Эдди. Я видел его очень хорошо. Катберт и Эдди —
близнецы.
— Роланд… — прошептал Эдди. Роланд осек его, резко качнув
головой, и положил патрон, которым загипнотизировал Кинга, на стол. Кинг
продолжал смотреть в то место, куда перенесся, как будто, что-то там видел.
Возможно, и видел. Пылинки танцевали вокруг темных волос.
— И где ты был, когда увидел Катберта и Эдди?
— В сарае, — у Кинга перехватило дыхание. Губы начали
дрожать. — Тетя посадила меня туда, потому что мы попытались убежать.
— Кто?
— Я и мой брат Дейв. Нас поймали и привезли назад. Сказали,
что мы плохие, очень плохие мальчишки.
— И тебе пришлось пойти в сарай.
— Да, и меня выпороли розгами.
— Так тебя наказали.
— Да, — слеза вытекла из правого глаза Кинга и скатилась в
бороду. — Куры мертвы.
— Куры в амбаре?
— Да, они, — за первой последовали новые слезы.
— Отчего они умерли?
— Дядя Орен говорит, это птичий грипп. Их глаза открыты.
Они… немного пугают.
«Скорее, сильно пугают», — подумал Эдди, глядя на слезы и
побледневшие щеки Кинга.
— Ты не мог выйти из сарая.
— Пока не получу свою порцию розог — нет. Дейв свою уже
получил. Теперь моя очередь. По курицам ползают пауки. Пауки копошатся в их
внутренностях, маленькие, красные. Как крупицы красного перца. Если они
заползут на меня, я тоже заболею птичьим гриппом и умру. Только потом я
вернусь.
— Почему?
— Я стану вампиром. Стану его рабом. Его писцом, возможно.
Его карманным писателем.
— Кого?
— Повелителя пауков. Алого Короля, Пленника Башни.
— Господи, Роланд, — прошептал Эдди. Его била дрожь. Что они
нашли? Какой улей разворошили? — Сэй Кинг, Стив, сколько вам было… сколько тебе
лет?
— Семь, — пауза. — Я обмочил штаны. Не хотел, чтобы пауки
укусили меня. Красные пауки. Но тут появился ты, Эдди, и я обрел свободу, — он
широко улыбнулся, его щеки блестели от слез.
— Ты спишь, Стивен? — спросил Роланд.
— Ага.
— Засни еще глубже.
— Хорошо.
— Я сосчитаю до трех. На счет три ты заснешь так глубоко,
как только сможешь.
— Хорошо.
— Один… два… три, — на три голова Кинга опустилась.
Подбородок лег на грудь. Струйка серебристой слюны вытекла изо рта и
закачалась, словно маятник.
— Итак, теперь мы что-то знаем, — Роланд посмотрел на Эдди.
— Возможно, что-то важное, решающее. Алый Король коснулся его, когда он был
ребенком, но каким-то образом мы перетянули его на свою сторону. Точнее, ты
перетянул, Эдди. Ты и мой давний друг, Берт. В любом случае, твоя роль в этой
истории особенная.
— Я бы куда как больше гордился своими героическими
поступками, если бы помнил их, — ответил Эдди. — Ты понимаешь, что я еще не
родился, когда этому парню исполнилось семь лет?
