— Почему, Мер? — уже ласковее повторила Мэлли.
— У него нет мобильного телефона.
— Чем он занимается целыми днями?
— Я не знаю.
— Мерри… это именно то, о чем я говорю. Как у семнадцатилетнего парня может не быть телефона?
Мередит не могла ответить на этот вопрос. Когда они были в кино, девочка обратила внимание на то, что люди не смотрят в сторону Бена, словно не замечая его привлекательности. Они смотрели как будто сквозь него. Все это было очень странно. Он не походил ни на девушку на чердаке, ни на мужчину в гараже. Но что-то с ним было не так. Мерри не хотела на него давить, заставляя отвечать на свои вопросы. Ему и без этого было плохо. Но… Она и в самом деле не хотела причинять ему боль, или дело было в чем-то другом? Возможно, она просто не желала знать? Если их отношения — иллюзия, она хотела жить этой иллюзией.
Когда Мерри была с ним, все становилось на свои места. Все происходило так и только так, как должно было. Когда же они расставались, сомнения начинали вращаться у нее в животе, будто ее пристегнули к ярмарочной карусели, которая безостановочно крутила ее в бесконечном темном пространстве. Предполагалось, что любовь приносит людям радость. Но взгляните на Ромео и Джульетту… Чего стоил им один-единственный счастливый день.
— Мэллори, мне кажется, Бен не хочет общаться с моими друзьями. Он вообще избегает всех, кого я знаю, — наконец заговорила она. — Но я должна тебе сказать, что мне нет дела до того, кем или чем он является или не является. Ты возненавидела Эден, когда узнала о ее двойной жизни? Она была твоей лучшей подругой. Ты от нее отреклась?
— Мер, это совсем другое. Эден была здесь. Она была частью моей жизни, да и твоей тоже. У нас был шанс ее спасти. Но ты не можешь спасти того, кто уже покинул этот мир.
— Бен его не покинул!
— Возможно, покинул, но даже сам об этом еще не знает. Скажи, Мередит, с привидениями такое случается? Они когда-нибудь забывают перейти… черту?
— Наверное, бывает, — откликнулась Мередит. — Но я ни разу не видела привидения, которое не перешло бы эту черту. В основном они возвращаются, чтобы заняться тем, что делали перед смертью. Во всяком случае, у меня создалось такое впечатление.
— Может, именно поэтому тебе и кажется, что он реален? Может, он не знает, как перейти? Что ты чувствовала, когда целовалась с ним?
— Мы ни разу не целовались, — прошептала Мередит. — Он даже не держал меня за руку.
Мэллори обняла сестру.
— Мне так жаль, — пробормотала она. — Ты мне веришь?
— Да. Но это ничего не меняет. Мэлли, не путай меня с собой. Я все равно хочу быть с ним. Кем бы он ни был на самом деле.
Они замерли, наблюдая сгущающиеся за окнами весенние сумерки. В вестибюле тоже становилось все темнее.
— Нет, Мередит, — покачала головой Мэл. — Пора остановиться.
— Не дави на меня, — попросила Мерри.
Мэллори сделала шаг назад. Ее глаза широко раскрылись от обиды и удивления. Еще никогда сестра не произносила слов, которые так отвергали бы ее, так отрицали бы сам принцип их двуединства. Мэллори погрузилась в испуганное молчание. Наконец Мередит произнесла:
— Я знаю того, кто знает. И я тоже все узнаю. Но сделаю это сама.
Мэллори не проронила ни слова.
К тому времени как Дрю подвез их к дому, уже окончательно стемнело. В кухне горела лампа. Светло было и на крыльце, полыхавшем забытыми на нем рождественскими гирляндами.
Мама ожидала Мередит в прихожей.
Она тоже полыхала. Гневом.
Вопрос доверия
— Я даже не собираюсь это обсуждать, — заявила Кэмпбелл. — Другими словами, у тебя нет права голоса. Четыре недели домашнего ареста. Нет, пожалуй, меня занесло. Две недели. Но, Мередит Арнесс Бринн, я сию секунду хочу узнать, действительно ли ты провела всю ночь с мальчиком.
Кэмпбелл снова принялась сортировать белье, но Мерри видела, что она украдкой поглядывает в ее сторону. Вдруг мать резким движением поставила перед дочерью вторую корзину и кивнула на ворох белья. Мерри начала отыскивать пары среди как минимум восьми десятков разрозненных спортивных носков.
— Я жду, — напомнила ей Кэмпбелл.
— Я думала, ты не хочешь, чтобы я об этом говорила, — пожала плечами Мередит. — Ты сказала, что у меня нет права голоса.
Она медленно сложила в стопку дюжину носков Адама, на которых несмывающимся маркером была написана буква «А». Это было необходимо, чтобы не путать их с носками близнецов, ступни которых теперь были меньше, чем у брата.
Молчание затягивалось.
— Я скажу, когда тебе надо будет помолчать, — раздраженно произнесла Кэмпбелл. — Итак, ты была с парнем?
— Да.
— И о чем я волнуюсь?! У меня же нет для этого ни малейших оснований! Разве что абсолютно безнравственное поведение дочери…
— Мам, даже об этом ты можешь не волноваться, — пробормотала Мерри. — Мы не сделали ничего плохого. Не считая того, что в это время должны были находиться дома, а не гулять.
— Мередит, тебя не было до рассвета. А среди недели после десяти вечера ты не имеешь права находиться за пределами дома.
— Ну хорошо. У меня были для этого основания, не имеющие никакого отношения к тем чувствам, которые я к нему испытываю. Ты помнишь, чтобы я когда-нибудь совершила поступок, не имея на то достаточных оснований?
— Ты, наверное, надо мной издеваешься, — решила Кэмпбелл. — Мерри, хорошая моя, я очень тебя люблю. Но если уж мы затронули тему взвешенных решений, то весов для подобной операции при рождении тебе не досталось!
Ладно. Мерри и сама понимала, что подобная тактика обороны успеха ей не принесет.
— Хорошо, я признаю свою ошибку. Но мне незачем тебя обманывать. Я была не права, но при этом не совершила ничего дурного. Прости, что заставила тебя волноваться. Но я ничуть не сожалею о том, что сделала то, что сделала.
Шокированная этим заявлением, Кэмпбелл тяжело опустилась в свою любимую качалку. Было ясно, что она ожидала от дочери совершенно иной реакции. Она была уверена, что в приступе чистосердечного раскаяния Мерри разразится слезами.
Через какое-то время Кэмпбелл встала и подошла к окну, выходящему в сад. Там, вдалеке, виднелся хребет, где был расположен летний лагерь семейства Бринн — скопление старых домиков, куда каждое лето на несколько недель съезжались все родственники.
— То, что я услышала, противоречит всякому здравому смыслу, — наконец произнесла она. — Но я знаю свою дочь. Возможно, ты и не самый здравомыслящий человек из всех, кого я знаю, но ты не лгунья. И не боишься смотреть мне в глаза. Мне не остается ничего другого, кроме как поверить тебе.
Мерри расплакалась. Это не были звучные всхлипывания. Нет. Крупные слезы медленно скатывались по ее щекам. «Если бы ты знала, как сильно я тебе лгу. Если бы ты знала».
