Специ попросил начальника выездной бригады прокомментировать тот необъяснимый, по-видимому, факт, что в магазине «беретты» помещается всего девять патронов, здесь же было выпущено одиннадцать пуль. Тот объяснил, что умелый стрелок может втиснуть в магазин десятый патрон, а если еще один заранее загнать в ствол, то девятизарядная «беретта» может дать одиннадцать выстрелов.
На следующий день после убийства Энцо Спаллетти освободили.
Реакцию на это новое двойное убийство можно без преувеличения назвать «истерической». Полицию и карабинеров засыпали письмами, подписанными и анонимными. Все эти письма следовало проверять. В них обвинялись врачи, хирурги, гинекологи и даже священники, а заодно отцы, зятья, любовники и соперники в любви. До сего времени итальянцы видели в серийных убийствах североевропейский феномен. Такое могло случиться в Англии, в Германии или Скандинавии — и, конечно, в Америке, где все ужасы в десять раз ужаснее. Но только не в Италии.
Молодежь была напугана. Сельская местность по ночам обезлюдела. Зато некоторые темные переулки в городе, особенно вокруг базилики Сан-Миниато-аль-Монте, были забиты стоявшими бампер к бамперу машинами: окна завешены газетными листами или полотенцами, а внутри — молодые любовники.
После убийства Специ без отдыха трудился целый месяц, написав пятьдесят семь статей для «Ла Нацьоне». Почти всегда он первым узнавал о свежих новостях, и тираж газеты впервые за всю ее историю взлетел до небес. Многие журналисты повадились ходить за ним хвостом, пытаясь обнаружить его источники.
За годы работы Специ изобрел множество хитроумных трюков, помогавших добывать информацию в полиции и прокуратуре. Каждое утро он совершал турне по кабинетам трибунала, проверяя, нет ли свежих новостей. Он слонялся по коридорам, болтал с адвокатами и полицейскими, собирая крохи информации. Кроме того, он звонил Фоско, ассистенту судмедэксперта, интересуясь, не всплыло ли каких любопытных зацепок, и даже установил связь с пожарной командой, поскольку пожарных порой вызывали для извлечения трупов, особенно если они оказывались в воде.
Однако основным источником информации для Специ был маленький человечек, работавший в недрах трибунала, — незаметный тип с непримечательными обязанностями, на которого другие журналисты вовсе не обращали внимания. Его работой было смахивать пыль и содержать в порядке тома ежедневных записей о том, кто и по каким причинам оказывался «indagato» — то есть под следствием. Специ одарил этого простака бесплатной подпиской на «Ла Нацьоне», и тот, гордясь таким подарком, в благодарность позволил Специ шарить в регистрационных книгах. Чтобы скрыть золотую жилу информации от выслеживавших его коллег, Специ дожидался часа дня, когда журналисты высыпали из суда, чтобы разойтись по домам на обед. Сам он нырял в боковой проулок, кривыми путями выводивший к задней двери трибунала, и навещал своего тайного друга.
Собрав несколько загадочных кусочков головоломки — достаточно, чтобы почуять под ними хороший сюжет, — он заходил в кабинет прокурора и притворялся, будто ему все известно. Обеспокоенный прокурор, стремясь выяснить, что именно он знает, втягивался в беседу, и Специ посредством отговорок, оговорок и блефа удавалось получить подтверждение полученных сведений и заполнить пропуски, между тем как прокурор утверждался в своих опасениях, что газетчику известно все.
Последим неисчерпаемым источником информации были молодые адвокаты, заходившие в трибунал. Им не терпелось увидеть свои имена в газете: такая известность была необходима для карьерного продвижения. Если Специ нужно было получить в руки важный документ, например протокол суда или следствия, он просил молодого адвоката раздобыть его, намекая, что благосклонно отзовется о нем в статье. Если тот колебался, а документ был совершенно необходим, Специ мог и пригрозить: «Если вы не окажете мне эту услугу, я позабочусь, чтобы ваше имя по меньшей мере год не появлялось в газетах». Это был откровенный блеф, такой властью Специ не обладал, зато наивный молодой адвокат приходил в ужас от подобной перспективы. Запуганные Специ адвокаты порой позволяли ему уносить домой целые досье. Журналист проводил ночь, делая с них фотокопии, а к утру возвращал.
Новости о следствии по делу Монстра шли неиссякаемым потоком. Когда же новости отсутствовали, Специ все равно находил тему для статьи, описывая слухи, теории заговоров и общую истерию, которую возбудило это дело.
А диких слухов и невероятных домыслов хватало с избытком. Многие затрагивали профессиональных медиков. Специ описывал все. Неудачный заголовок в «Ла Нацьоне» дал пищу нарастающему безумию. «Хирург-убийца вернулся!». Автор сенсационного заголовка воспользовался метафорой, однако многие поняли ее буквально, и усилились слухи, что убийца — наверняка врач. Многие врачи внезапно обнаружили, что стали объектами недоброжелательного любопытства и сплетен.
Часть анонимных писем, поступавших в полицию, давала достаточно специфические сведения, направляя следствие во врачебные кабинеты и вынуждая полицию производить в них обыски. Прокуроры пытались избежать шумихи, чтобы не возбуждать новых слухов, но в таком маленьком городе, как Флоренция, каждый шаг следствия оказывался на виду, подбрасывал дров в костер истерии и убеждал горожан, что убийца — врач. В общественном мнении постепенно складывался портрет Монстра: мужчина, образованный, из хорошей семьи, из высших классов общества и прежде всего хирург. Разве медэксперт не заявил, что операции, произведенные над Кармелой и Сюзанной, были «сделаны умело»? Разве не поговаривали, что надрезы, возможно, сделаны скальпелем? Да еще хладнокровная расчетливость, проявленная убийцей, наводила на мысль, что тот умен и образован. По тем же причинам полагали, что он принадлежит к знатному роду. Флорентийцы издавна с подозрением смотрели на городскую знать — настолько, что в ранний период Флорентийской республики ее представителям запрещалось занимать общественные должности.
Через неделю после убийства на полях Бартолине полицию, редакцию «Ла Нацьоне» и прокуратуру захлестнула волна телефонных звонков. Коллеги, друзья и начальство известного гинеколога Гариметы Джентиле требовали подтвердить то, о чем говорила вся Флоренция, но что отказывались признать полиция и пресса: что он был арестован как убийца. Джентиле был одним из известнейших гинекологов Тосканы, директором клиники «Вилла ле Розе», расположенной близ Фьезоле. Его жена, уверяли сплетники, нашла в холодильнике, между свертками с моцареллой и руколой, ужасные трофеи его преступлений. Слухи начались с того, что кто-то сообщил полиции, будто Джентиле держит в банковском сейфе пистолет. Полиция произвела обыск с полным соблюдением секретности, однако кто-то из банковских служащих проговорился, и слух пошел гулять по городу. Следователи самым категорическим образом отрицали обвинение, но шум продолжал нарастать. Перед домом врача собралась толпа погромщиков, которую пришлось разгонять силами полиции. В конце концов главный прокурор вынужден был выступить по телевидению, чтобы прекратить слухи, угрожая судебным преследованием их распространителям.
В конце ноября Специ получил журналистскую премию за работу, никак не связанную с этим делом. Его пригласили в Урбино для вручения приза — килограмма прекрасных белых трюфелей из Умбрии. Редактор дал ему отпуск с условием, что Специ будет работать над статьями и в Урбино. Оторванный от своих источников, лишившись свежих новостей, Специ перебирал в статье истории знаменитых серийных убийц прошлого: от Джека Потрошителя до Дюссельдорфского Вампира. Закончил он словами, что теперь во Флоренции есть свое чудовище — и таким образом, вдохновленный благоуханием трюфелей, он дал убийце имя: «il Mostro di Fizenze», Флорентийский Монстр!
