Фредди (в пространство). Нет, вы мне скажите… (Махнув рукой, подходит к миссис Хиггинс.) До свидания.
Миссис Хиггинс (протягивая ему руку). До свидания. Вы хотели бы снова встретиться с мисс Дулиттл?
Фредди (поспешно). Да, да, очень.
Миссис Хиггинс. Мои приемные дни вы знаете, милости просим.
Фредди. Мерси, вы очень любезны. До свидания. (Уходит.)
Миссис Эйнсфорд Хилл. До свидания, мистер Хиггинс.
Хиггинс. До свидания, до свидания.
Миссис Эйнсфорд Хилл (Пикерингу). Нет, нет. Я никогда не смогу заставить себя употреблять это ужасное выражение.
Пикеринг. А вы и не старайтесь. Это не обязательно. Вы прекрасно можете обходиться без него.
Миссис Эйнсфорд Хилл. Да, но Клара опять будет сердиться, — она требует, чтобы от меня так и несло модным жаргоном. До свидания.
Пикеринг. До свидания.
Миссис Эйнсфорд Хилл (миссис Хиггинс). Вы должны простить Клару.
Пикеринг, заметив, что она понизила голос, понимает, что дальнейшее не предназначено для его ушей, и деликатно отходит к окну, у которого стоит Хиггинс.
Мы так бедны! Ее так редко куда-нибудь приглашают, бедняжку! Она просто неопытна.
Миссис Хиггинс, видя, что глаза у гостьи влажны, сочувственно пожимает ей руку и провожает до двери.
Но Фредди вам понравился? Правда, славный мальчик?
Миссис Хиггинс. Очень славный. Я ему всегда буду очень рада.
Миссис Эйнсфорд Хилл. Благодарю вас, дорогая. До свидания. (Уходит.)
Хиггинс (с нетерпением). Ну как? Можно показывать Элизу в обществе? (Он вцепился в мать и тащит ее к тахте.)
Миссис Хиггинс садится на то место, где сидела раньше Элиза; сын — слева от нее. Пикеринг снова усаживается в кресло справа.
Миссис Хиггинс. Глупый ты мальчик! Конечно, нет. Она шедевр твоего искусства и искусства своей портнихи. Но если ты действительно не замечаешь, что она выдает себя каждой своей фразой, значит ты просто с ума сошел.
Пикеринг. И вы думаете, тут ничего нельзя сделать? Нельзя как-нибудь удалить из ее речи генеалогические ассоциации?
Миссис Хиггинс. Едва ли это возможно, пока она в руках Генри.
Хиггинс (обиженно). Что ж, по-вашему, я разговариваю не так, как принято в обществе?
Миссис Хиггинс. Нет, милый, отчего же; это смотря в каком обществе. На грузовой пристани, например, вероятно так именно и принято; но на званом обеде в Челси обычно разговаривают иначе.
Хиггинс (глубоко оскорбленный). Ну, знаете ли…
Пикеринг (прерывая его). Ну, ну, Хиггинс, вы сами за собой не замечаете. Таких словечек, как ваши, я не слыхал уже лет двадцать — с тех пор как обучал волонтеров в Гайд-парке
[22]
.
Хиггинс (надувшись). Если вам угодно, я готов признать, что не всегда изъясняюсь, как епископ с амвона.
Миссис Хиггинс (успокаивая его движением руки). Полковник Пикеринг, может быть вы мне расскажете толком, что происходит на Уимпол-стрит?
Пикеринг (радостно, как будто это совершенно меняет тему разговора). Я теперь там и живу, у Генри. Мы вместе работаем над моей книгой об индийских диалектах, и мы решили, что так нам будет удобнее…
Миссис Хиггинс. Да, да. Это я все знаю; это действительно прекрасная мысль. Но где живет эта девушка?
Хиггинс. Как где? У нас, конечно. Где же ей еще жить?
Миссис Хиггинс. Но на каком она положении в доме? Прислуга, горничная? А если не горничная, так что же она?
Пикеринг (с расстановкой). Я, кажется, понимаю ваш вопрос, миссис Хиггинс.
Хиггинс. Ну, а я ни черта не понимаю. Я только знаю, что почти три месяца изо дня в день работал над этой девушкой, чтобы научить ее тому, что она теперь умеет. А потом — от нее вообще есть прок. Она знает, где лежат мои вещи, и помнит, куда мне нужно пойти, и тому подобное.
Миссис Хиггинс. А как уживается с ней твоя экономка?
Хиггинс. Миссис Пирс? Да она очень рада, что у нее теперь хлопот меньше; раньше ведь ей приходилось отыскивать мои вещи и напоминать мне, куда я должен идти. Но у нее какой-то заскок насчет Элизы. Она постоянно твердит: «Вы ни о чем не думаете, сэр». Верно ведь, Пикеринг?
Пикеринг. Да, это неизменная формула: «Вы ни о чем не думаете, сэр». Так кончаются у нее все разговоры об Элизе.
Хиггинс. А я только и думаю, что об этой девушке и об ее проклятых гласных и согласных. Даже устал — сколько мне приходится о ней думать. И не только думать, но и изучать каждое движение ее губ, ее челюстей, ее языка, не говоря уж об ее душе, — а это самое непонятное.
Миссис Хиггинс. Дети вы, дети! Завели себе живую куклу и играете с ней.
Хиггинс. Хороша игра! Да это самая трудная работа, за какую я когда-либо брался, поймите это, мама. Но если бы вы знали, как это интересно, — взять человека и, научив его говорить иначе, чем он говорил до сих пор, сделать из него совершенно другое, новое существо. Ведь это значит — уничтожить пропасть, которая отделяет класс от класса и душу от души.
Пикеринг (придвигая свое кресло к миссис Хиггинс и в пылу разговора даже наклоняясь к ней). Да, да, это замечательно. Уверяю вас, миссис Хиггинс, мы очень серьезно относимся к Элизе. Каждую неделю, можно сказать, каждый день в ней появляется что-нибудь новое. (Придвигается еще ближе.) Каждая стадия у нас фиксируется. Мы уже сделали сотни фотографий, десятки граммофонных записей.
Хиггинс (штурмуя другое ее ухо). Да, черт побери! Такого увлекательного эксперимента мне еще никогда не удавалось поставить! Она заполнила всю нашу жизнь. Верно, Пикеринг?
Пикеринг. Мы постоянно говорим об Элизе.
Хиггинс. Учим Элизу.
Пикеринг. Одеваем Элизу.
Миссис Хиггинс. Что?
Хиггинс. Придумываем каждый раз новую Элизу.
Хиггинс. У нее совершенно исключительный слух…
Пикеринг. Уверяю вас, дорогая миссис Хиггинс, эта девушка просто гениальна.
Хиггинс. Настоящий попугай…
Пикеринг. Она уже недурно играет на рояле…
