Оставив корзину в своей комнате — дверь можно не запирать, все равно его так боятся, что даже не подумают сунуть нос внутрь, — инквизитор снова вернулся к воротам и, пока стража отворяла калитку, услышал приближающийся топот копыт.
Несколько всадников осадили коней как раз перед воротами — и перед инквизитором. Их предводителя тот уже однажды видел — несколько дней назад — и послал куда подальше. Надо же! Вернулся?
— Вот, — в протянутой руке был свернутый в трубочку пергамент с печатью на шелковом шнурке, — надеюсь, этого достаточно?
На собеседника всадник не смотрел: взгляд его уперся в какую-то точку как раз над макушкой инквизитора. Тот взял пергамент, сломал печать, пробежал глазами несколько строк, провел ладонью над кривой, наспех сделанной подписью — не подделка ли!.. М-да, он все-таки это сделал!
— Извольте подождать… граф…
Утро началось с сушняка и головной боли. С превеликим трудом приведя себя в вертикальное положение, я несколько минут пытался мучительно вспомнить, как меня зовут и где нахожусь. Потом жажда вытеснила все остальные мысли. Пи-ить! Хотя бы глоток! Палачи! Мучители! Дайте напиться — и я все вспомню, что было и чего не было! Только пить! Хотя бы глоток воды! И сделайте что-нибудь со стенами! Ведь так и ходят ходуном. Аж тошнит…
Поминутно сдерживая рвотные позывы, кое-как по стеночке добрался до ведра. Осторожно наклонился — голова как стеклянная — коснулся губами теплой пахнущей рыбой и тиной воды. Пить!
Остатками воды смочил голову, сел прямо на пол возле ведра. Уф! Жизнь перестала казаться кошмаром. Теперь бы вспомнить, где я так надрался и по какому поводу.
Я еще сидел на полу, мучительно собирая в пустую черепную коробку ошметки мыслей, когда снаружи послышались шаги, на двери заскрежетал засов, и минуту спустя порог камеры переступил знакомый до зубной боли инквизитор. Стрельнув глазами в сторону постели и не найдя «посидельца» там, он пошарил взглядом вокруг и наконец наткнулся на узника, который отчаянно спешил выпрямиться, хватаясь руками за стену.
— Вот вы где. — Кислое выражение лица дополнялось сухим деловым тоном. — Сидите?
— Ага, — просипел «сиделец», привалившись к стене, ибо удерживать вертикальное положение было трудно. — А что случилось?
— Зашел посмотреть на вас. И заодно попрощаться!
Трудно сказать, какие чувства родились в душе в этот миг. Я невольно бросил взгляд на стену, где с некоторых пор царапал черточки, отмечая время. Если я не ошибся в расчетах, то сорок дней истекают примерно через седмицу — зависит от того, считать сегодняшний день или нет.
— Вы уезжаете? — Пожалуй, если он отсюда уберется, у меня появится больше свободы и меньше шансов, что о моих «подработках» станет известно кому-то постороннему. — Уже?
— Нет. — Выражение инквизиторского лица стало еще кислее, если такое вообще возможно. — Уезжаете вы…
И тут я протрезвел. Окончательно и бесповоротно. Словно ушат ледяной воды выплеснули в лицо. Вот и все, Згаш! Допрыгался. Можно считать, жизнь кончена.
— И… куда меня? — Голос осип, стал чужим.
— Домой, — процедил этот гад. Он еще и издевается!
Дрожащими руками я кое-как собрал немудреные вещи, завернул в плащ — сумку конфисковали, и палач выдавал мне ее «на время», — дождался, пока на запястьях заклепают наручники, и вышел в коридор, почти ничего не видя перед собой от шока. Если бы не стражники, идущие справа и слева, наверняка не замечал бы поворотов и спотыкался на каждом шагу.
Яркий свет солнца ударил по глазам, и последние десять-пятнадцать шагов по тюремному двору пришлось проделать с закрытыми глазами. Отвык я от света дня. В камере мрак разгоняли свечки, мастер Вздыня «выпускал» меня только вечером, в сумерках, так что сейчас глазам было просто больно. Стражники волокли мой несчастный организм под руки, тихо матерясь по поводу того, что «больно хлипкий арестант пошел».
На дворе пассажира должна была ждать тюремная карета, закрытая наглухо во избежание случайностей, и обязательно два сопровождающих лица, не считая возницы и охранников. Не помню, не знаю — весь путь я проделал с закрытыми глазами и несколько опомнился, лишь когда меня остановили.
— О боги, — глухо выдохнул знакомый голос. — Что это?
— Вот, — инквизитор был явно недоволен происходящим, — получите и распишитесь.
Я стоял как изваяние, с удивлением слушая, как возится с моими наручниками кузнец. Глаза, немного привыкшие к свету, теперь открыть просто боялся — а вдруг это все-таки мне мерещится? Вдруг просто голоса похожи? Вдруг…
Наручники наконец сняли, а в следующий миг две ладони тяжело легли на плечи.
— Згаш? — Обладатель знакомого голоса позвал меня по имени. — Посмотри на меня!
Я медленно разлепил веки и, проморгавшись от нахлынувших слез, вытаращился на Анджелина Маса. Тот с облегчением выдохнул и с силой дернул меня к себе, прижимая к груди.
— Згаш… Я уж боялся, что тебе выкололи глаза…
— Все в порядке? — Инквизитора просто трясло от досады и злости. — Тогда забирайте его и… уезжайте!
— А бумаги?
— Сейчас их вынесут.
Я тихо выпрямился, наконец осматриваясь по сторонам. Тюремные ворота были распахнуты настежь, мы стояли в двух шагах от моей свободы. На улице ждал десяток всадников — рыцари из личной охраны градоправителя Больших Звездунов с гербами на попонах. Оруженосец держал поводья двух лошадей — крупного породистого жеребца графа Маса и еще одного конька, с пустым седлом. «Эх, а кобылку мою, видать, насовсем конфисковали!» — подумал я и тут же себя одернул. Дурак ты, Згаш Груви! Ничему тебя жизнь не научила? Кобыла — дело наживное. Ты только что получил нечто более ценное, чем лошадь, — свободу!
На высокой луке графского седла сидел, гордо выпятив тощую грудь, черный кот. Заметив, что хозяин смотрит на него, он выгнул спину и хрипло мяукнул. Зверь! Он-то здесь откуда? А впрочем, какая разница? Главное, что нашелся!
Прибежал секретарь, принес какие-то пергаменты. Анджелин внимательно прочел их к вящему неудовольствию инквизитора, едва ли не на свет посмотрел печати, после чего свернул, сунув за пазуху, и только после этого кивнул, прощаясь:
— Нам пора.
За тюремными воротами как-то сразу навалилось облегчение и усталость. Если бы оруженосец не подхватил, я бы так и уронил на дорогу свой плащ вместе с завернутыми в него артефактами. В четыре руки — сам Анджелин и еще один рыцарь — мне помогли забраться в седло, и небольшая кавалькада тронулась в путь.
Еще несколько минут назад мне казалось, что я протрезвел, однако от плавного хода лошади неприятные ощущения тошноты и головокружения усилились. Пришлось изо всех сил вцепиться в гриву, чтобы не упасть на дорогу. Вдобавок еще сильнее захотелось пить. Просто до рези в животе. Не спасало даже присутствие Зверя — черный кот перебрался ко мне на седло и теперь сидел уже у меня, урча на полную громкость.
