— А чего она по ночам шляется где не положено? Небось чего дурное задумала?
— С чего вы взяли?
— А с того, что не положено в такое время по улицам шастать без разрешения!
— У меня его тоже нет.
— Так вы того… при исполнении небось, как и мы! А вот девка чего тут делает…
— Мне к лекарю надо, — пискнул объект нашего спора.
Солдаты загоготали.
— Врешь ведь! Лекарь не в этой стороне живет! — заявил десятник и протянул руку. — Пошли, малявка! Заночуешь в крепости, а там…
— Мне домой надо! — Та шарахнулась в сторону. — У меня мама больна!
— Теперь и маму приплела… А ну пошли, кому говорят!
— Нет. — Я стиснул тонкие пальчики. — Она пойдет со мной!
— Чего? — Стражи порядка, кажется, не понимали простых слов. Или не хотели понять, с чего это вдруг им придется отпускать «нарушительницу».
— Того. — Свободной рукой я коснулся пояса с оружием. — Мы отправляемся своей дорогой. И только попробуйте нас остановить! Тот, кто сделает хотя бы шаг, в ту же минуту упадет мертвым!
Обнажив кинжал, быстро по очереди ткнул в сторону каждого стражника. Лезвие загорелось мягким розовым светом.
— Теперь вы под заклятием. И его ничто не остановит! Даже моя смерть! Этот клинок найдет и пробьет ваши сердца!
С этими словами я спокойно сунул его в ножны, одной рукой взял повод кобылки, другой крепче стиснул детскую ладошку и продолжил путь. Со стороны казалось, что походка уверенная и четкая, дыхание ровное, лицо безмятежно-сосредоточенное. Но на самом деле ничего этого я не ощущал — ведь только что городской страже был продемонстрирован обычный фокус. Любят представители нашей профессии пустить доверчивым людям пыль в глаза. Кстати, это одна из причин невеликой любви черни к некромантам. Кому охота, чтобы тебя так пугали и обманывали? Кстати, если кто-то объяснит стражникам, что я всего лишь снял с них лишнюю агрессию и перерезал кое у кого запутанные нити аур, в качестве благодарности меня бы точно прикончили. Просто с досады.
От размышлений отвлекло подергивание левой руки — девочка уже некоторое время сосредоточенно пыталась вынуть свои пальчики из моих.
— Куда спешим?
— А я… а вы… меня не…
— Нет. Мы идем к тебе домой. Проводи меня — я дороги не знаю!
— Ой. — Даже в темноте было заметно, как побледнела девочка. — Может, не надо?
Кажется, она уже начала жалеть, что не осталась со стражниками.
— Надо, милая, если ты хочешь спасти свою маму. Где вы живете?
Девочка заколебалась. Даже бросила взгляд через плечо на удалявшихся стражников — наверное, кляла себя последними словами за то, что согласилась, — но потом любопытство и страх за мать пересилили остальное, и она робко осведомилась:
— А вы правда поможете?
— Постараюсь.
— Но вы же этот… ну… некромансер!
— Я еще и немножко врач! — подмигнул я.
В самом деле, целительство издавна идет рука об руку с некромантией — одно частенько подменяет другое или исправляет чужие ошибки. Мы изучали целительную магию целых два года. Некоторые из наших выпускников, кому повезло не так сильно, шли работать именно врачами.
— Тогда пошли, — вздохнул ребенок. — Это недалеко.
Идти впрямь оказалось всего ничего. Мы дошли до конца улицы, свернули за угол и остановились возле третьего по счету дома.
Довольно большой, за высоким забором, он явно знавал и лучшие времена. Но сейчас на всем лежала печать если не запустения, то небрежения и отсутствия мужской руки.
— Тятя пять годов назад помер, — пояснила понятливая девочка. — Мы с мамой с тех пор одни.
— И ты не забоялась ее одну оставить? — Заведя кобылку в ворота, я прикрутил повод к крыльцу.
— А она не одна. Там братики и сестренка остались.
Как выяснилось по пути, причина болезни матери оказалась банальной — долгая и холодная зима подточила запасы многих людей. До голода, конечно, было далеко, но цены на дрова в самые сильные морозы подскочили настолько, что приходилось тратить на них иногда последние деньги. Мать, пытаясь заработать достаточно, хваталась за любую работу — и шила, и стирала белье, и соседям помогала. И вымоталась настолько, что пустячная простуда свалила ее всерьез. Тем более что весенняя погода всегда коварна.
Дом был устроен по-городскому — сразу за сенями открывалась большая передняя, она же столовая, где вечерами собиралась вся семья. Три боковые двери вели — две слева в спальни, одна справа — на кухню.
Туда девочка меня и провела, дернув за руку.
Очаг — священное место в любом доме. Под печью живет домовой. В печи пекут хлеб. Угли из печи могут служить оберегами от нежити и нечисти. И не случайно, когда в доме стряслась беда, все обитатели этого дома собрались здесь.
В печи тлели угли, на столе чадил огарок свечи. Он должен был вот-вот погаснуть, и я поспешил достать из сумки на боку хорошую толстую свечу, запалив фитилек. В кухне сразу стало светлее, можно было оглядеться.
На всем лежала печать бедности: старая мебель, давно не беленная печь, простая посуда, да и той было всего ничего. Видимо, тут уже давно забыли, что такое достаток.
Больная обнаружилась на лежанке возле печи. Цветастая занавесь была отдернута, так что рассмотреть изможденную худую женщину не составило труда.
Были тут и дети — три мальчика разного возраста и девочка лет десяти настороженно зыркали в сторону чужого человека. Младшему пареньку было лет шесть-семь, остальные — погодки. Я перевел взгляд на свою провожатую и с удивлением обнаружил, что она немного старше, чем выглядит. Ей было лет четырнадцать — под платьем проступали округлости груди.
— Кто это? — слабо забеспокоилась женщина.
— Это… он обещал помочь, мамо, — сказала девочка-девушка.
— Я не член гильдии целителей, но кое-какой дар у меня есть. — Вспомнилась прошлая осень и старая знахарка бабка Ортана, чьи целительные силы мне пришлось забрать. Старуха пала жертвой наветов толпы — в ту осень по городу часто ночами разгуливали созданные Гебрианом Чернореченским упыри. Ему надо же было как-то создавать видимость того, что мэтр Куббик не справляется с ситуацией и должен быть смещен с занимаемой должности. Горожане забеспокоились и, поскольку власти не торопились что-то предпринимать, сами решили навести порядок. Их первой жертвой пала ни в чем не виноватая старая знахарка — а заодно и я, отважно бросившийся на выручку бедной женщине. Спас меня от смерти Анджелин Мас, отняв у разъяренной толпы. Но знахарка Ортана все-таки умерла — не выдержало старое сердце. Однако перед смертью она успела передать мне свой дар целительницы. Так что я реально могу работать врачом. Если захочу.
Скинув плащ, подошел к постели больной. Женщина смотрела на меня снизу вверх лихорадочно блестящими глазами. Взяв одну ее руку за запястье, другой провел над головой и грудью болящей, оценивая состояние ауры. Хм, плохо! Все плохо! Истрепанная до невозможности, она почти не подлежала восстановлению. Все лекарства лишь должны были отсрочить печальный конец, подарив женщине не несколько лет, а всего лишь несколько седмиц или месяцев жизни. В лучшем случае моя пациентка дотянет до осени. В худшем — не увидит и лета, до которого оставалось каких-то полтора месяца. Но делать что-то было надо.
