— Ой!
Спичка догорела, огонек обжег пальцы. Она тряхнула рукой.
— Джейн? — спросила Паула. — Что с тобой?
— Ничего. Замечталась.
Она зажгла еще одну спичку и на этот раз прикурила. После
первой затяжки ей пришло в голову единственное обоснованное и разумное
объяснение. Контактные линзы. Конечно. Того типа, что изменяют цвет глаз. Он
ходил в туалет. И оставался там очень долго, она уже даже забеспокоилась, как
бы его не укачало: он был такой бледный, и вид у него нездоровый, как бывает,
когда человеку плохо. А он просто снимал контактные линзы, чтобы было удобнее
спать. Вполне обосновано.
"Бывает, ты что-то почувствуешь,— в мыслях внезапно
раздался голос из недавнего прошлого. -Такое свербящее ощущение. Сама увидишь,
что что-то не так".
Цветные контактные линзы.
Джейн Дорнинг сама лично знала дюжины две людей, которые
носили контактные линзы. И большинство работает на авиалиниях. Никто прямо об
этом не говорит, но Джейн, кажется, знала причину: пассажирам не нравится,
когда кто-то из экипажа носит очки — это их нервирует.
Из этих двух дюжин человека четыре носят цветные контакты. И
уж если простые контактные линзы стоят недешево, то можно представить, сколько
стоят цветные. Из всех знакомых Джейн такие денежки на себя выложили только
женщины и притом исключительно тщеславные.
Ну и что? Парни тоже бывают тщеславными. Почему бы и нет?
Выглядит он неплохо.
Нет. Как раз — плохо. Он милый, конечно, но не более того; и
с таким бледным лицом вся его привлекательность как-то теряется. Правда, зубы
хорошие, ровные. Но вряд ли он за собой следит. Тогда зачем ему контактные
линзы?
Многие пассажиры просто боятся летать.
В наши дни, когда в мире полно террористов, налетчиков и
наркоманов, экипаж самолета боится своих пассажиров.
У нее в голове звучал голос инструкторши из летной школы,
этакой прожженной крутой бой-бабы, старой воздушной волчицы, которая, наверное,
могла бы летать еще с Вилеем Постом:«Если возникли какие-то подозрения, не надо
сразу их отметать. Даже если вы вдруг забудете, как надо вести себя с потенциальными
или явными террористами, это вы должны помнить всегда: если возникли какие-то
подозрения, к ним надо прислушаться. Иной раз бывает, что экипаж потом
утверждает, что у них ничего такого и в мыслях не было, пока парень не вынул
гранату и не объявил, что, мол, летим на Кубу, иначе он все здесь разворотит.
Но обычно всегда находится человека два-три (и чаще всего — стюардессы,
которыми вы, девочки, станете через месяц), которые скажут потом, что они
что-то почувствовали. Какое-то свербящее ощущение. Что что-то явно не так с
парнем в кресле 91С или с девицей в 5А. Они что-то почувствовали, но ничего не
предприняли. Им что-то за это будет? Конечно, нет. Нельзя же заламывать парня
только за то, что, скажем, тебе не понравилось, как он почесывает свои прыщи.
Проблема в другом: они чувствуют что-то… а потом забывают напрочь».
Старая воздушная волчица подняла короткий палец, как бы
подчеркивая свою мысль. Джейн Дорнинг и ее сокурсницы с благоговением внимали
каждому ее слову: "Если вы вдруг почувствовали это свербящее ощущение,
делать ничего не надо… но это не значит, что надо забыть. Потому что всегда
есть шанс, пусть даже совсем-совсем крошечный, что вам удастся что-то такое
остановить, пока оно еще не началось… чтобы, скажем, не засесть дней на
двадцать на аэродроме какой-нибудь сраной арабской страны".
Просто цветные контакты, и все же…
Благодарствую вам.
Он во сне разговаривал? Или по рассеянности перепутал и
заговорил на другом языке?
Джейн решила, что надо понаблюдать.
Она приглядит за ним.
И не забудет.
10
Пора,— подумал стрелок.— Сейчас мы посмотрим, да?
Он сумел выйти из своего мира и войти в это тело через дверь
на берегу. Теперь нужно выяснить, можно ли что-нибудь перенести отсюда в свой
мир. Про себя он не думал. Роланд ни на мгновение не усомнился в том, что, как
только понадобится, он сумеет вернуться в свое отравленное заражением,
ослабевшее тело. Но — вещи?Физическиепредметы? Вот, к примеру, на столе перед
ним еда: женщина в красной форме назвала это сэндвичем с танцующей рыбой. Стрелок
не знал, что такое танцующая рыба, но бутер признал сразу, как только увидел,
хотя с виду он вроде бы был непрожарен. Странно.
Его тело нуждалось в пище, а потом ему нужна будет вода, но
больше всего его телу нужно сейчас лекарство, иначе оно умрет от укуса
омарообразной твари. В этом мире должно быть такое лекарство; в мире, [где]
выше любого орла в небе летают кареты, казалось, не было ничего невозможного.
Но ему не помогут и самые лучшие снадобья этого мира, если нельзя будет их
пронести через дверь.
"Ты можешь жить в этом теле, стрелок,— шепоток человека
в черном поднялся из самых глубин сознания.— Брось ты этот дышащий кусок мяса,
пусть им займутся омары. Все равно это лишь оболочка".
Он никогда не пойдет на это. Во-первых, остаться в этом теле
— значит совершить самое подлое воровство, потому что стрелок знал: он не
сможет довольствоваться ролью пассивного пассажира, не сможет просто сидеть,
глядя из глаз этого человека, как из окна кареты, на проплывающее мимо пейзажи
и сцены.
А во-вторых, он — Роланд. Если ему суждено умереть сейчас,
он умрет Роландом. Он умрет на дороге к Башне. Ползком, если нельзя иначе.
А потом в нем опять заговорила та грубоватая практичность,
которая, как тигр с косулей, уживалась в душе стрелка с романтическими
устремлениями. Рано думать о смерти — он еще даже и не приступил к своему
эксперименту.
Бутер был разрезан на две половинки. Он взял их двумя
руками, открыл глаза Узника и огляделся. Никто на него не смотрел (хотя в конце
прохода о нем очень активно думала Джейн Дорнинг).
Роланд повернулся к двери и вышел на берег, держа в руках по
половинке бутера.
11
Сначала Роланд услышал скрежещущий шум волны, набегающей на
гальку, потом — крики птиц, поднявшихся с ближайших камней. Он с трудом сел
(ублюдки трусливые, надо ж, слетелись уже; скоро-скоро они на меня накинутся,
будет терзать меня по кусочкам, а я еще буду дышать или уже — нет. Такие же
стервятники, только перья у них цветные), и вдруг до него дошло, что половинка
бутера, та, что в правой руке, выпала на песок, потому что, проходя через
дверь, он держал ее здоровой рукой, а теперь держит — вернее, держал — рукой
искалеченной процентов на сорок.
Он неуклюже поднял половинку бутера, зажав ее между большим
пальцем и безымянным, как мог, отряхнул от песка, осторожно откусил кусочек на
пробу, и уже через секунду с жадностью набросился на еду, не замечая песчинок,
что скрипели у него на зубах, а еще через пару секунд принялся за вторую
половинку. Умял ее за три укуса.
