Он двинулся в сторону тяжкого запаха Старого Света,
оливкового масла и чеснока, что окружал Чими Дретто.
— У нас, кажется, будут проблемы, — прошептал Джордж.
7
Джек вышел из туалета.
— Ничего там нет, — взгляд его вялых глаз вперился в Эдди. —
И если ты думал смыться через окно, можешь об этом забыть. Там крепкая стальная
решетка.
— Я и не думал смываться, — спокойно ответил Эдди. — И товар
там, ты просто не знаешь, куда смотреть.
— Прошу прощения, мистер Балазар, — сказал Андолини, — но с
меня уже хватит этого барана.
Балазар глядел на Эдди, как будто и не расслышав слов
Андолини. Он думал. Он размышлял.
Размышлял о том, как фокусники достают из шляп кроликов.
Зовешь кого-нибудь из зрителей, чтобы он убедился, что в
шляпе ничего нет. А что еще? Что бывает всегда? Что больше никто не заглядывает
в эту шляпу, кроме самого фокусника. А что сказал этот малыш? Сейчас я зайду в
вашу уборную. Зайду один.
Обычно, Балазар не хотел знать, в чем заключается фокус.
Знание портит удовольствие.
Обычно.
Но на этот раз ему не терпелось узнать.
— Хорошо, — сказал он Эдди. — Если он там, то пойди и возьми
его. Прямо вот так, как есть. С голой задницей.
— Хорошо, — Эдди направился к двери в уборную.
— Но не один, — добавил Балазар. Эдди резко остановился. Все
тело его напряглось, как будто в него попали невидимым гарпуном, и Балазару это
понравилось. Впервые что-то пошло вразрез с планами малыша. — С тобой пойдет
Джек.
— Нет, — быстро сказал Эдди. — Так мы не…
— Эдди, — мягко перебил его Балазар, — никогда не говори мне
«нет». Никогда так не делай.
8
Все в порядке, сказал стрелок. Пусть идет.
Но… но…
Эдди едва не сорвался, едва удержал себя в руках. И не
только из-за крученого мяча, который послал ему Балазар, а из-за своего
беспокойства за Генри и — эта потребность росла, затмевая все остальное —
желания уколоться.
Пусть идет. Все будет в порядке. Послушай:
Эдди прислушался.
9
Балазар наблюдал за ним: худым, обнаженным молодым
человеком, грудь которого только-только еще начала приобретать характерную для
наркомана впалость. Тот чуть склонил голову в сторону, и, глядя на него,
Балазар почувствовал, как его самоуверенность испаряется потихоньку. Малыш как
будто прислушивался к какому-то голосу, который был слышен только ему одному.
То же самое подумал и Андолини, но другими словами: Это что
еще? Он похож на собаку с обложек старых пластинок RCA Victor!
Кол хотел что-то сказать ему о глазах Эдди. Теперь Андолини
жалел, что тогда не стал слушать.
Сожаление в одной руке, а в другой — дерьмо, сказал он себе.
Если Эдди и прислушивался к внутренним голосам, то либо они
умолкли, либо он перестал обращать на них внимание.
— О'кей, — сказал он. — Пойдем, Джек. Я тебе покажу восьмое
чудо света. — Он одарил их всех лучезарной улыбкой, которая не понравилась ни
Джеку Андолини, ни Энрико Балазару.
— Неужели? — Андолини вытащил револьвер из потайной кобуры,
укрепленной на поясе сзади. — Я что, должен буду удивиться?
Улыбка Эдди стала еще лучезарней.
— О да. Я думаю, ты вообще офигеешь.
10
Андолини, немного психуя, вошел в туалет следом за Эдди,
держа револьвер наготове.
— Закрой дверь, — сказал Эдди.
— А пошел ты, — огрызнулся Андолини.
— Закрой дверь, иначе ты ни фига не получишь, — повторил
Эдди.
— Пошел ты, — снова послал его Андолини. Сейчас, немного
испуганный, не понимающий, что происходит, он выглядел не таким тупым, как в
фургончике.
— Он не хочет закрыть дверь, — крикнул Эдди Балазару. — Я
уже начинаю о вас плохо думать, мистер Балазар. У вас здесь, наверное, человек
шесть бугаев, и у каждого — по четыре пушки, а вы двое подняли такую бучу из-за
голого мальчика. Да еще наркомана.
— Закрой эту гребаную дверь, Джек! — заорал Балазар.
— Вот и славненько, — сказал Эдди, когда Андолини пинком
закрыл дверь. — А то ты мужик или…
— О Боже, с меня довольно, — простонал Андолини, ни к кому
конкретно не обращаясь. Он поднял револьвер рукояткой вперед и собрался уже
врезать Эдди по зубам.
И вдруг застыл с поднятым пистолетом, челюсть его отвисла от
изумления: он увидел то, что Кол Винсент видел в фургончике.
Глаза Эдди поменяли цветы. Были карими, стали голубыми.
— Хватай его!— раздался низкий повелительный голос, и пусть
он исходил изо рта Эдди, это был не его голос.
Шизик,— подумал Джек Андолини.— У него крыша поехала, мать
его…
Но мысль оборвалась, как только руки Эдди схватили его за
плечи, потому что в этот момент Андолини увидел дыру в реальности, что внезапно
открылась футах в трех за спиною у Эдди.
Нет, не дыру. Слишком правильные у нее очертания…
Это дверь.
— Дева Мария, помилуй нас, — хрипло выдохнул Джек. Через эту
дверь, что зависла в футе от пола перед душем в балазаровом туалете, он
разглядел темный берег и волны, бьющиеся о него. По берегу расползались
какие-то твари. Твари.
Он опустил револьвер, но удар, который должен был выбить
Эдди все передние зубы, лишь немного разбил ему губы. Крови почти и не было.
Силы его покидали. Джек буквально физически ощущал, как это происходит.
— Я же тебе говорил, Джек, что ты офигеешь, — сказал Эдди и
резко дернул его на себя. Только в последний момент Джек понял, что собирается
сделать Эдди, и начал бешено отбиваться, как дикий кот, но он спохватился
поздно: они уже падали через порог этой жуткой двери, и приглушенный гул
ночного Нью-Йорка, к которому так привыкаешь, что в конце концов перестаешь его
слышать и замечаешь только тогда, когда его больше нет, сменился скрежетом волн
о песок и вопросительными голосами страшилищ, смутно различимых в темноте на
берегу.
11
Нам надо действовать быстро, иначе мы погорим,— сказал
Роланд, и Эдди тоже ни на мгновение не усомнился в том, что если они сейчас не
спляшут со скоростью света, им будет большой абзац. В этом он был уверен. Если
уж речь зашла о крепких парнях, Джек Андолини — он как Дуайт Гуден: да, его
можно свалить, его можно и отрубить, но если дать ему время опомниться, он
размажет тебя по земле.
