Андолини отодвинул металлическую панель, но обратно
задвинуть забыл.
— Роланд! — прошептал Эдди.
Роланд приложил к губам дуло своего револьвера, требуя
тишины. Эдди беззвучно скользнул к аптечке.
Кое-какие личные вещи оказались бутылочкой с суппозиториями,
номером иллюстрированного журнала под названием «Детские игры» (на обложке
красовались две обнаженные девочки лет восьми, целующиеся взасос) и десятью
упаковками кефлекса. Эдди знал, что такое кефлекс. Все наркоманы, подверженные
всяким общим и локальным инфекциям, как правило, знают.
Кефлекс — это антибиотик.
— У меня здесь своих полно, — говорил Балазар за стенкой. Он
явно торопился. — Ну и что там у вас еще?
Если уж это ему не поможет, тогда ничто уже не поможет,
подумал Эдди. Он сгреб упаковки с лекарством и хотел было сунуть их в карман,
как вдруг вспомнил, что у него нет карманов, и издал какой-то сухой лай, совсем
не похожий на смех.
Он сложил упаковки в раковину. Потом они их заберут… если
будет это потом.
— Ну, — говорил Чими. — Видите ли…
— А быстрее нельзя, мать твою? — заорал Балазар.
— Старший брат этого малыша, — начал Чими и умолк. Эдди
замер, держа в руках последние две упаковки кефлекса, и склонил голову,
прислушиваясь. Сейчас он действительно был похож на псину с обложки старых
пластинок RCA Victor.
— Что с ним? — нетерпеливо спросил Балазар.
— Умер, — выдавил Чими.
Эдди уронил кефлекс в раковину и рывком повернулся к
Роланду.
— Они убили моего брата, — сказал он.
20
Балазар открыл было рот, чтобы сказать Чими, дабы тот не
приставал к нему с такой ерундой, когда есть проблемы гораздо важнее — как,
например, это свербящее чувство, что малыш собирается его кинуть, пусть даже с
ним там Андолини, — как вдруг услышал голос парнишки так же явственно, как сам
он, вне всяких сомнений, слышал разговор Балазара и Чими:
— Они убили моего брата.
Внезапно Балазар перестал волноваться о своем товаре, о
вопросах, оставшихся без ответа, о чем бы то ни было, кроме того, что надо бы
остановить все это, пока ситуация не вышла из-под контроля.
— Убей его, Джек! — выкрикнул он.
Ответа не было. Потом он услышал, как малыш повторил:
— Они убили моего брата. Они убили Генри.
И внезапно Балазар понял — вот именно, понял, — что малыш
обращается не к Джеку.
— Давай сюда всех джентльменов, — велел он Чими. — Всех до
единого. Сейчас мы поджарим задницу этому говнюку, а потом оттащим его на кухню
и я лично ему откручу башку.
21
— Они убили моего брата, — сказал Узник.
Стрелок не сказал ничего. Он только смотрел и думал:Эти
бутылочки. В раковине. Это — то, что мне нужно, или он так считает, что мне это
нужно. Пакетики. Не забыть. Не забыть.
Из другой комнаты:
— Убей его, Джек!
Ни Эдди, ни сам стрелок не обратили на это внимания.
— Они убили моего брата. Они убили Генри.
В соседней комнате Балазар рассуждал о том, как он отвинтит
голову Эдди в качестве трофея. Стрелок находил в этом какое-то странное
утешение: оказывается, они не такие и разные, эти два мира.
Тот, кого звали Чими, принялся громко орать, зовя остальных.
Послышался вовсе не джентльменский топот бегущих ног.
— Ты собираешься что-то по этому поводу делать, или ты так и
будешь стоять здесь? — спросил Роланд.
— Да, кое-что я собираюсь сделать, — ответил Эдди и поднял
револьвер стрелка. И хотя еще пару минут назад он был уверен в том, что ему
придется держать этот револьвер двумя руками, сейчас обнаружилось, что он это
делает с легкостью.
— И что же это? — самому Роланду голос его показался
каким-то далеким. Он еле держался, его сжигал лихорадочный жар, но сейчас его
охватил другой жар, слишком знакомый. Тот, который его обуял в Талле. Огонь
схватки, который сжигает все мысли, оставляя одно желание: прекратить думать и
начать стрелять.
— Объявить им войну.
— Ты не знаешь, о чем говоришь, — сказал Роланд. — Но ты
узнаешь. Сейчас мы выйдем в ту комнату. Ты иди вправо, я — влево. Из-за руки.
Эдди кивнул. Они вышли — на свою войну.
22
Балазар думал, что выйдет Эдди, или Андолини, или и тот, и
другой. Он совершенно не ожидал, что вместе с Эдди появится какой-то мужик,
абсолютно ему незнакомый — с грязными черными волосами, в которых проглядывала
седина, и лицом, как будто высеченным из камня десницей некоего жестокого
божества. На мгновение он растерялся, не зная, в кого стрелять.
У Чими, однако, такой проблемы не стояло. Папа Босс
расстроился из-за Эдди. Значит, сначала займемся Эдди, а об этом catzarro
позаботимся позже. Чими тяжеловесно развернулся в сторону Эдди и трижды нажал
на курок своего автоматического пистолета. Гильзы сверкнули в воздухе. Эдди
увидел, как здоровый детина поворачивается к нему, и, пригнувшись рывком,
проскользил по полу, как какой-нибудь разбушевавшийся малый на конкурсе
диско-танцев, который в пылу борьбы сбросил с себя свой костюмчик a la Джон
Траволта и нижнее белье в придачу; его мужское достоинство болталось туда-сюда,
а голые колени сначала нагрелись, а потом обожглись о пол по мере нарастания
силы трения. Прямо над ним в пластиковой панели под сучковатую сосну
образовалось три дырки. Осколки посыпались ему на плечи и голову.
Боже, не дай мне умереть таким голым и вожделеющим дозы,
взмолился Эдди, понимая прекрасно, что такая молитва не просто вопиющее
богохульство, но еще и вопиющая нелепость. Но остановиться он так и не смог.
Пусть я умру, но пожалуйста, дай мне еще разок уколо…
Револьвер в левой руке стрелка грохнул. Если на открытом
морском берегу грохот выстрела был просто громким, то здесь, в помещении, он
был оглушительным.
— Боженька! — сдавленно выкрикнул Чими Дретто. Удивительно,
как он вообще сумел крикнуть. Грудь его внезапно проломилась, как будто кто-то
швырнул в бочку кувалду. На белой его рубашке уже проступали алые пятна, словно
на ней расцветали маки. — Боже Иисусе! Боже Иисусе! Боже…
Клаудио Андолини отшвырнул его в сторону. Чими с грохотом
повалился на пол. Со стены свалились две фотографии в рамках. Одна из них, на
которой Папа Босс вручал какому-то улыбающемуся пареньку кубок Спортсмену Года
на банкете Полицейской атлетической Лиги, приземлилась Чими на голову. Осколки
стекла рассыпались по его плечам.
