Там — Нью-Йорк. Он, кажется, чувствует запах Нью-Йорка.
Там можно будет достать героин.
Он уже чувствует его запах.
Но тут есть одна загвоздка.
Одна большая, твою-Богу-душу-мать, загвоздка.
8
Роланд внимательно следил за Эдди. Хотя стрелок мог бы
прикончить его в любое удобное время, он предпочел не создавать никакого шума и
дать Эдди возможность самому разобраться со сложившейся ситуацией. Эдди Дина
нельзя назвать человеком приятным во всех отношениях, и даже человеком хорошим
его не назовешь (а стрелок, который сознательно допустил смерть ребенка,
понимал разницу между тем, что хорошо, а что — не очень), но уж глупцом Эдди
Дин не был.
Парень он был смекалистый.
Он сможет справиться с ситуацией.
И он справился.
Он посмотрел на Роланда, улыбнулся, не разжимая губ,
крутанул револьвер на пальце, нарочито неуклюже, в утрированной манере
прикалывающихся спортсменов на демонстративных стрельбах, и протянул его
Роланду дулом вперед.
— Как я понимаю, от этой штуки мне толку не больше, если не
меньше, чем от куска дерьма, верно?
Ведь можешь же ты мыслить здраво, когда захочешь, подумал
Роланд. И чего тебя тянет так часто на глупые разговоры, Эдди? Это все потому,
что ты думаешь, будто так было принято разговаривать там, куда брат твой пошел
со своим оружием?
— Верно? — повторил Эдди.
Роланд кивнул.
— Если бы я тебя кокнул, что бы случилось с дверью?
— Откуда я знаю. Попробуй — посмотришь.
— Ну а что, ты думаешь, может случиться?
— Думаю, что она исчезнет.
Эдди кивнул. Он тоже так думал.Трах-тарарах! Исчезла, как в
сказке! Только что была, друзья мои, и вот уже — нет. С тем же успехом
киномеханик мог бы выхватить револьвер и бабахнуть в киноаппарат: разницы
никакой, верно?
Если бабахнуть по аппарату, кина не будет.
А Эдди совсем не хотелось, чтобы кино закончилось.
Эдди хотелось получить за свои деньги по полной программе.
— Ты можешь пройти туда, — медленно проговорил он.
— Да.
— Так вот запросто.
— Да.
— Ворваться к ней в голову. Как ворвался ко мне.
— Да.
— То есть, ты можешь проехать хичхайкером по моему миру.
Роланд в ответ промолчал. Иногда Эдди употреблял слова, ему
непонятные, как, например, «хичхайкер»… но общий смысл он уловил.
— Но ты можешь пройти туда и в своем собственном теле. Как
тогда у Балазара. — Эдди разговаривал вслух, но обращался скорее к себе самому.
— Но только со мной, так?
— Да.
— Значит, возьми меня тоже.
Роланд открыл было рот, но Эдди не дал ему заговорить:
— Не сейчас, я имею в виду: не сейчас, — быстренько вставил
он. — Я понимаю, если мы там сейчас объявимся… там такое поднимется, что
ой-ой-ой. — Он хохотнул, и смех его вышел каким-то диким. — Это как фокусник
кролика вынимает из шляпы, только там никакой шляпы не будет. Мы подождем, и
когда она будет одна, мы…
— Нет.
— Я вернусь с тобой, — сказал Эдди. — Клянусь, Роланд. Я
хочу сказать, я понимаю, что у тебя есть одно важное дело и что без меня ты его
не сделаешь. Я понимаю, что ты выручил мою задницу на таможне, но я тоже помог
тебе у Балазара… ну и что ты скажешь?
— Да, ты мне очень помог. — Роланд вспомнил, как Эдди
поднялся из-за стола, пренебрегая опасностью, и на мгновение засомневался.
Но лишь на мгновение.
— Ну что? Услуга за услугу. Рука руку моет. Ты — мне, я —
тебе. Все, что мне нужно, так это вернуться на пару часов. Ухватить где-нибудь
цыпленка и, может быть, упаковочку «Данкин Донатс». — Эдди кивнул на дверь, где
все снова пришло в движение. — Ну так как?
— Нет, — отозвался стрелок, но он сейчас вряд ли думал об
Эдди. Это движение по проходу… Госпожа, кем бы она ни была, ходила не так, как
все обычные люди… не так, например, как шел Эдди, когда Роланд выглянул сквозь
его глаза, или (теперь, когда он об этом задумался, а раньше ему это даже и в
голову не приходило, Роланд вдруг заметил, что его собственной нос постоянно
маячит в нижнем поле периферийного зрения) как ходит он сам. Когда ты идешь,
картинка у тебя перед глазами напоминает плавное качание маятника: левая нога,
правая нога, левая, правая, и мир у тебя перед глазами как бы качается
взад-вперед, так мягко и плавно, что через какое-то время — наверное, вскоре
после того, как ты научился ходить — ты уже этого не замечаешь. А в походке
Госпожи не было этого маятникового качания: она двигалась по проходу плавно,
как будто плыла по рельсам. Ирония в том, что у Эдди сложилось точно такое же
впечатление… но для него это выглядело, как киношный спецэффект, достигаемый
при помощи летающей камеры. Впечатление это подействовало на него успокаивающе,
потому что оно было ему знакомо.
А для Роланда оно было чуждым… но тут Эдди прервал молчание,
и голос его был пронзительным:
— Но почему — нет? Почему, мать твою, нет?
— Потому что тебе не цыпленок нужен. Теперь я знаю, как
называется то, что тебе нужно. Ты хочешь ширнуться, Эдди. Хочешь вколоть себе
дозу.
— Ну и что? — выкрикнул Эдди едва ли не истерично. — Ну и
что, если хочу? Я же сказал, что вернусь с тобой! Я же пообещал! Я имею в виду,
что я тебе пообещал железно! Чего тебе нужно еще? Хочешь, я поклянусь именем
своей матери? Хорошо, я клянусь именем своей матери! Хочешь, я поклянусь именем
брата Генри? Хорошо, я клянусь! Я клянусь! Я КЛЯНУСЬ!
Энрико Балазар сказал бы ему, но стрелку не нужны были советы
каких-то там Балазаров, чтобы твердо усвоить неоспоримый факт: никогда не
доверяй наркоману.
Роланд кивнул в сторону двери:
— Пока мы не дошли до Башни, на прежней жизни можешь
поставить крест. Что с тобой будет потом, меня не волнует. Потом можешь идти
хоть к черту. А пока ты мне нужен.
— Ах ты паршивый, гребаный лжец, — тихо проговорил Эдди. Его
голос звучал бесстрастно, но стрелок заметил, что в глазах его стоят слезы,
однако он ничего не сказал. — Ты же знаешь прекрасно, что после Башни не будет
уже никакого «потом», — продолжал Эдди. — Ни для меня, ни для нее, ни для этого
третьего парня, кого ты там еще собираешься выцепить. И, может быть, для тебя
тоже — видок у тебя еще хуже, чем был у Генри в его самые трудные дни. Если мы
не умрем на пути к твоей Башне, значит, мы непременно откинем коньки прямо там,
тогда зачем ты мне лжешь?
