— Не буду я с тобой спорить. — Одетта взяла револьвер. —
Пожалуйста, возвращайся быстрее.
— Я быстро, — он поцеловал ее, на этот раз торопливо, и едва
не сказал, чтобы она была осторожна… но если серьезно, ребята, как можно быть
осторожным в такой ситуации?!
В сгущающихся сумерках он спустился вниз по склону (омары
еще не выползли на берег, но уже скоро они покажутся) и еще раз прочел надпись
на двери. Его опять передернуло. Эти слова били прямо в точку. Господи, прямо в
точку. Потом он оглянулся. Сначала он не увидел Одетту, но потом заметил на
склоне какое-то движение. Мелькнула светло-коричневая ладонь. Одетта махала ему
рукой.
Он помахал ей в ответ, а потом развернул коляску и пустился
бегом, приподняв передние колеса, которые были поменьше задних и не такие
прочные, чтобы они не бились о землю. Он бежал на юг, туда, откуда пришел.
Первые полчаса тень его бежала рядом — невероятная тень костлявого великана,
начинавшаяся от подошв кроссовок и протянувшаяся на несколько долгих ярдов к
востоку. А потом солнце зашло, тень исчезла, а из моря полезли омары.
Минут через десять после того, как они принялись трещать,
переговариваясь друг с другом, он поднял голову и увидел вечернюю звезду,
спокойно сиявшую на темно-синем бархате неба.
Тень ночная на землю ложится… в сумерках все растворилось…
Пусть только с ней ничего не случится. Ноги уже начинали
болеть, разгоряченное дыхание тяжело вырывалось из легких, а ведь ему предстоял
еще один переход, третий, со стрелком в коляске, причем Роланд весит на добрую
сотню фунтов больше Одетты, и хотя Эдди знал, что ему надо бы поберечь силы, он
продолжал бежать. Только бы с ней ничего не случилось — вот мое желание. Чтобы
с моею любимой ничего не случилось.
Но тут, точно дурное предзнаменование, откуда-то из оврагов,
которыми были изрезаны ближайшие склоны, снова донесся вопль дикой кошки…
только на этот раз крик ее походил на рев разъяренного льва в африканских
джунглях.
Эдди побежал еще быстрее, толкая перед собою коляску. И
очень скоро ветер тонко и призрачно завыл в спицах поднятых кверху, свободно
вращающихся передних колес.
11
Стрелок услышал, как к нему приближается какой-то
пронзительный завывающий звук, на мгновение напрягся, но тут же расслышал
тяжелое дыхание человека и расслабился. Это Эдди. Он понял это, даже не
открывая глаз.
Когда завывание стихло, а топот бегущих ног остановился,
Роланд открыл глаза. Перед ним стоял Эдди, тяжело дыша и обливаясь потом. Его
рубаха прилипла к груди одним темным расплывшимся пятном. В нем больше не было
и намека на приличного мальчика из университета, каковое требование предъявлял
в свое время Джек Андолини к внешнему виду своих людей. Отросшие волосы мокрыми
прядями лежали на лбу. Брюки лопнули по шву на самом, как говорится, интересном
месте. Синевато-багровые синяки под глазами довершали картину. Видок у Эдди
Дина был просто ужасным.
— Я все сделал, — выдавил он. — Я вернулся, — он огляделся
по сторонам, потом снова уставился на стрелка, как будто не веря своим глазам.
— Господи, я действительно здесь.
— Ты отдал ей револьвер.
Эдди подумал, что Роланд выглядит едва ли не хуже, чем до
первого — прерванного — курса лечения «кефлексом». От него так и било волнами
жара, и хотя Эдди понимал, что ему надо бы посочувствовать Роланду, но сейчас
он буквально взбесился:
— Я драл свою задницу, чтобы добраться сюда за рекордно
короткий срок, и тебе больше нечего мне сказать, кроме как «Ты отдал ей
револьвер». Спасибо, конечно, дружище. Я имею в виду, я ожидал изъявления
благодарности, но это, мать твою, даже слишком.
— Я сказал то, что важнее всего.
— Ладно, теперь, когда ты все высказал, предоставь слово
мне, — Эдди упер руки в боки и свирепо уставился на стрелка сверху вниз. —
Выбирай: либо ты сейчас же садишься в коляску, либо я ее складываю и запихиваю
тебе в жопу. Что для вас предпочтительней, босс?
— Ни то, ни другое, — Роланд улыбнулся как человек, которому
очень не хочется улыбаться, но и удержаться он тоже не может. — Сначала тебе,
Эдди, нужно немного поспать. Утро вечера мудренее, тогда и посмотрим, а сейчас
тебе нужно поспать. Ты ж на ногах не стоишь.
— Я хочу вернуться к ней.
— Я тоже. Но если ты не отдохнешь, ты просто свалишься
где-нибудь по дороге. В этом-то все и дело. Так будет хуже тебе, мне, а хуже
всего будет ей.
Эдди на мгновение заколебался.
— Ты очень быстро вернулся, — прищурившись, стрелок поглядел
на солнце. — Сейчас часа четыре, самое большее — четверть пятого. Поспи часиков
пять, может быть, даже семь, а там уж совсем стемнеет…
— Четыре. Четыре часа.
— Хорошо. Пока не стемнеет. Я думаю, это важно. Потом поешь,
а тогда уже и пойдем.
— Ты тоже поешь.
Стрелок улыбнулся опять.
— Я попробую. — Он спокойно взглянул на Эдди. — Сейчас твоя
жизнь у меня в руках. Я полагаю, ты это знаешь.
— Да.
— Я похитил тебя.
— Да.
— Ты не хочешь убить меня? Если да, сделай это прямо сейчас.
Это лучше, чем… — голос его оборвался тихим присвистом. В груди у него
захрипело, но Эдди не придал этому обстоятельству никакого значения, или,
верней, сейчас ему было на это плевать. — …доставать друг друга и дальше, —
закончил Роланд.
— Не хочу я тебя убивать.
— Тогда… — теперь голос его сорвался неудержимым приступом
кашля. — … ложись.
Эдди послушно лег. И сон не подкрался к нему легонько,
мягким наплывом, как это обычно бывает, а обхватил его грубо руками любовницы,
неуклюжей в своем нетерпении. Он еще слышал (или это был уже сон?), как Роланд
сказал: Но тебе все же не надо было оставлять ей револьвер, — а потом
провалился во тьму, где даже время остановилось, и вот уже Роланд трясет его за
плечо, и Эдди приподнимается на локтях, и в теле его нет ничего, кроме боли:
боли и тяжести. Мышцы его превратились в какие-то проржавелые лебедки и блоки,
забытые в заброшенном помещении. Он не сумел даже подняться на ноги с первой
попытки: он тяжело рухнул обратно в песок. Он попробовал еще раз, но ощущение
было такое, что вся эта нехитрая процедура грозит занять у него минут двадцать.
И ему будет очень больно.
Роланд смотрел на него испытующе:
— Ты готов?
— Да, — кивнул Эдди. — А ты?
— Да.
— Сможешь?
— Да.
