— Я доктор Грей. Где ваш больной?
Дженни провела его на кухню, кликнула Стефена и оставила их вдвоем. Доктор положил сумку, снял шляпу, но остался в пальто, всем своим видом давая понять, что ему дорога каждая секунда. Он был уже не так юн, как могло показаться с первого взгляда, лет тридцати, и его грубоватое, хотя и не лишенное приятности лицо выражало крайнюю степень усталости и досады: вот, мол, извольте работать до упаду, да еще в такой обстановке, от которой тебя с души воротит!
— Это вы больной? — спросил он с резким северным акцентом. — И что же вас беспокоит?
— Да какие-то пустяки, ерунда, в сущности. Но вот жена встревожилась. У меня временами пропадает голос.
— Вы хотите сказать, что по временам вы совсем не в состоянии говорить?
— Да. Во всяком случае, не могу говорить так, чтобы меня было слышно.
— А в остальное время говорите нормально?
— Мне кажется, да. Небольшая хрипота бывает, пожалуй.
— А горло болит?
— Нисколько.
— Какие еще жалобы?
— Никаких. Да, вот еще: горло как будто немеет. Фантазия, вероятно.
Доктор Грей нетерпеливо прищелкнул языком. Разумеется, фантазия, опять один из этих проклятых неврозов, подумал он, быть может, истерическая афония. Впрочем, стоявший перед ним человек не производил впечатления истерического субъекта, это явствовало хотя бы из того, что он не придавал большого значения своей болезни.
— Позвольте я вас осмотрю. — Стефен расстегнул ворот рубашки, и врач нетерпеливо прибавил: — Да нет, нет. Этого мало, разденьтесь до пояса и сядьте на стул.
Слегка покраснев, Стефен сделал, как ему было велено. Доктор вынул из сумки круглое зеркальце, укрепил его у себя на лбу и, направив луч света на зеркальную поверхность ларингоскопа, тщательно исследовал горло Стефена. Затем, не произнеся ни слова, достал стетоскоп и принялся выслушивать легкие, после чего вздумал поинтересоваться кончиками пальцев Стефена. Весь осмотр занял не больше пятнадцати минут, хотя и был произведен довольно тщательно.
— Можете одеться. — Доктор сложил инструменты в сумку и резко щелкнул замком. — Давно вы кашляете?
— Кашляю? Да… Последние годы у меня частенько бывает бронхит.
— Ах, вот как — бронхит?
— Ну да. У меня всегда были слабые легкие.
— Всегда? А не можете ли вы припомнить, когда вы в первый раз схватили сильную простуду и у вас появилась боль в боку, которая держалась довольно долго, и вы никак не могли от нее избавиться?
Внезапно перед глазами Стефена встал Ла-Манш, пароход, переправа под проливным дождем и затем — Нетье.
— Могу, — сказал он, — это было лет пятнадцать назад.
— А после этого у вас шла когда-нибудь горлом кровь?
— Шла.
— Как часто?
— Всего два раза, — отвечал он, умалчивая о первом приступе кровохарканья в Испании.
— Когда шла впервые, сколько лет назад? Лет четырнадцать примерно?
Снова прошлое ожило в памяти Стефена: белая монастырская келья и лицо преподобного Арто, склонившееся над ним.
— Да.
— Ну конечно! — Доктор уже вымыл руки над раковиной и вытирал их кухонным полотенцем. — Все это время у вас были не в порядке легкие и дважды шла горлом кровь. И вы ни разу при этом не попытались уяснить себе причину этих недомоганий?
— Я не думал, что это серьезно. И я всегда был очень занят.
— Чем именно?
— Живописью.
— Вы художник?
— Да.
— Вот оно что! — Доктор Грей, уроженец солидного индустриального Манчестера, израсходовал, казалось, на это восклицание весь имевшийся у него в наличии запас иронии.
Неожиданно у него мелькнула какая-то мысль.
— Черт побери, уже не тот ли вы художник, из-за которого было столько шума в газетах?
— Разве это имеет какое-нибудь значение?
Молчание.
— Да нет… Нет, конечно.
Доктор с любопытством и даже — несмотря на свою профессиональную черствость — не без сочувствия посмотрел на Стефена. Какая цепь событий, какое беспечное, бездумное, упорное пренебрежение к своему здоровью могло незаметно для него самого привести этого странного человека, явно джентльмена по происхождению и воспитанию, к такому плачевному концу, о котором он сам еще не подозревает? И что можно тут поделать? А главное, как ему об этом сказать?
Доктор был человек способный и честолюбивый. Он пошел в помощники к ист-эндскому врачу с единственной целью — немножко подработать, чтобы потом иметь возможность заняться научной деятельностью и получить степень. Медицинская практика такого рода не вызывала в нем никакого интереса, и он обычно разговаривал со своими больными откровенно, даже почти грубо. И сейчас перед его глазами уже маячила душная, пропахшая потом приемная, битком набитая пациентами. К тому же он еще ничего не ел с полудня. И все же что-то заставило его удержаться от обычных резкостей. Он присел на подлокотник кресла.
— Вот что, — сказал он. — Я должен сообщить вам, что вы больны довольно серьезно.
— Что же у меня такое?
Доктор опять немного помолчал.
— Порядком запущенный туберкулез легких.
— Вы шутите?!
— Увы, нет. У вас старая каверна в правом легком. А теперь и в левом легком идет активный процесс… и задета гортань…
Стефен побледнел и оперся рукой о стол.
— Но как же так, я не понимаю… Я всегда был на ногах… Чувствовал себя хорошо…
— В этом-то вся подлость этой окаянной болезни. — Доктор Грей с мрачным ожесточением покачал головой. — Она коварна. Ее токсины создают даже ощущение хорошего самочувствия. Spes phthisica — называется это на нашем медицинском языке. К тому же эта болезнь может на какое-то время затихнуть, а затем вдруг происходит вспышка. Так было и с вами.
— Понимаю. Что же нужно делать?
Доктор уставился глазами в потолок.
— Вам нужно переменить обстановку.
— А точнее?
— Уехать в санаторий.
— Мне это не по средствам.
— Ну, тут существуют различные возможности… Это можно устроить… через одну из больниц… — В голосе доктора звучала наигранная бодрость.
— Сколько времени придется мне там пробыть?
— По крайней мере год, а может, и больше.
— Год! А я смогу там писать?
Доктор Грей решительно покачал головой:
— Ни под каким видом. Вы будете лежать на спине в постели, дорогой сэр, на свежем воздухе.
Стефен молчал, глядя прямо перед собой в одну точку.
