— Нет, — сказал он. — Этого я не могу.
— Для вашего же блага…
— Нет, доктор. Я должен работать. Если я брошу работу, это меня убьет.
— Боюсь, что если вы будете продолжать работать… — Доктор не договорил, слегка пожал плечами и сурово поглядел Стефену в глаза.
Снова наступило молчание. Стефен провел языком по пересохшим губам.
— Скажите мне правду. Если я останусь дома и буду продолжать работать, что тогда?
Доктор Грей хотел было что-то сказать, затем передумал. Ходить вокруг да около было не в его натуре, и все же что-то мешало ему выложить правду напрямик, и он ответил уклончиво:
— Трудно сказать. Если повезет, вы можете протянуть довольно долго.
Оба стояли молча. Затем доктор, казалось, спохватился, вытащил из кармана пальто блокнот с бланками рецептов, быстро прописал лекарство, вырвал листок и протянул его Стефену.
— Закажите в аптеке. Здесь тонизирующее и креозот для горла, это должно принести вам некоторое облегчение. Поберегите себя, пейте как можно больше молока, глотайте по столовой ложке рыбьего жира три раза в день и попросите вашу жену — вы ведь, кажется, женаты? — заглянуть ко мне в приемную завтра утром. Мой гонорар — три шиллинга шесть пенсов.
Стефен расплатился, доктор кивнул, взял сумку, надел шляпу и, сказав, что его можно не провожать — он сам найдет дорогу, — вышел из кухни. Хлопнула входная дверь, за окном прозвучали шаги и смолкли. Воцарилась необычная тишина. Стефен стоял, не двигаясь. Затем в кухню вошла Дженни, и он обернулся.
Она медленно приближалась к нему, и, увидав ее напряженное, испуганное лицо, заметив, какие отчаянные усилия она делает, чтобы держать себя в руках, Стефен понял: она слышала все. Они посмотрели друг другу в глаза.
— Ты поедешь полечиться, Стефен?
— Ни в коем случае.
— Ты должен.
— Нет, я ненавижу больницы, не хочу разлучаться с тобой и не могу бросить работу.
Она подошла к нему совсем близко. Мысли у нее путались, внезапность этого удара ошеломила ее. Впрочем, разве неясное предчувствие беды не томило ее уже давно? Она яростно корила себя за то, что потакала Стефену, когда он беспечно относился к своей болезни, оказавшейся такой серьезной. Глотая слезы, вид которых всегда раздражал Стефена, она молила его образумиться, но в ответ на все ее уговоры он только упрямо мотал головой.
— Если у меня действительно эта штука, так здесь уж мало чем поможешь. Но доктора тоже не все знают. Возможно, я вовсе не так уж серьезно болен, как ему кажется. И, во всяком случае, он сказал, что мне нужен только свежий воздух.
При этих словах он вскинул голову. Какая-то мысль внезапно озарила его. Маргет! Он всегда поправлялся там. Вот уж где к его услугам будет сколько угодно чудесного воздуха. В самом деле, он ведь был так серьезно болен и совсем оправился в Маргете. Он любил это место, самые счастливые воспоминания были связаны с ним… И, кроме того, он сможет продолжать там свою работу в тишине и покое. И Стефен сразу — не сознавая, насколько это само по себе типично для его состояния, — воспрянул духом. Дженни, обуреваемая мучительной тревогой, смотрела на мужа и ждала, что он скажет, и тень улыбки промелькнула по лицу Стефена.
— Вот что мы сделаем. Мы попросим мисс Пратт и Тэпли обойтись как-нибудь без тебя недельку-другую, соберем пожитки и, если Флорри нас примет, поживем немножко в Маргете.
6
Поздним вечером Флорри с кошкой на коленях грелась у печки в маленькой кухоньке над рыбной лавкой. Лампа под зеленым абажуром разгоняла осенний мрак. Флорри безмолвно, но пытливо смотрела на Дженни, сидевшую напротив нее за столом. Чайник с чаем и тарелка с ломтями хлеба, намазанного маслом, стояли перед ними на подносе. В кухоньке было необычайно тихо, слышалось лишь неторопливое тикание часов. Наконец, сделав над собой усилие, Дженни встрепенулась.
— Рыжик линяет, — сказала она.
— Все они в это время линяют. — Флорри погладила свернувшееся клубочком животное и стряхнула с кончиков пальцев желтые пушинки. — Славная у него шубка.
— Сколько мы уже здесь живем, Фло? Недель семь?
— Да около того. Время летит.
— Ты очень добра к нам. Мы ведь, правду сказать, сели тебе на шею. Да только свежий воздух и впрямь как будто идет ему на пользу. — Дженни помолчала. — Ты замечаешь, что он стал поправляться, Фло?
— Я замечаю перемену… и немалую. — Флорри не спеша отхлебнула чаю и поставила чашку обратно на стол. — И чем скорее ты посмотришь правде в глаза, моя дорогая, тем лучше для тебя.
— С горлом у него не так уж плохо. Он теперь реже теряет голос.
— Это все пустое.
Дженни наклонила голову, закусила губу. Эти последние недели она делала все, что было в ее силах, и готова была сделать еще больше. Но когда ей вспоминались все эти лекарства, которыми она пичкала Стефена без всякой пользы, все ее неустанные заботы о нем, так мало достигавшие цели, безысходное отчаяние охватывало ее и ей трудно было не пасть духом. Какие муки испытывала она ночь за ночью, прислушиваясь в тишине к его сухому кашлю! Дженни ни за что не соглашалась спать в другой постели: с таким здоровьем, как у нее, чего ей бояться. Вот если бы можно было поделиться им со Стефеном!
Но Дженни мужественно старалась не поддаваться унынию.
— Мне так хочется, чтобы он пришел попить с нами чаю, — сказала она, поглядывая на дверь. — Но зови, не зови — все равно не придет.
— Чтобы человек в его состоянии все время рисовал и рисовал, затворившись в душной комнате… — Флорри возвела глаза к потолку, давая понять, что это никак не укладывается у нее в голове. — Что же ты не пьешь свой чай? Давай я налью тебе погорячее.
— Не нужно, Фло.
— Послушай, надо же хоть немного подкрепиться.
— Мне, право, не хочется.
— Но ты всегда была большой охотницей до чая! — удивленно воскликнула Флорри. — Помнишь, как мы выпивали по одиннадцати чашек?
— Чай мне что-то опротивел теперь.
Рука Флорри, державшая чайник, застыла на мгновенье в воздухе. Флорри испытующе поглядела на невестку, затем поставила чайник, накрыла его стеганым колпаком. Помолчав еще с минуту, она спросила:
— И хлеба с маслом не хочешь?
Дженни отрицательно покачала головой.
— Ты ни крошки в рот не берешь. Сегодня утром съела кусочек селедки и все. Да и вчера тоже…
Она умолкла. Под пристальным взглядом золовки Дженни мучительно покраснела, затем краска медленно сбежала с ее лица, и она отвела глаза. Наступила напряженная тишина. Подозрение и недоверие на лице Флорри постепенно сменились изумлением и наконец испугом.
— Неужто в самом деле? — с расстановкой спросила она.
