— В таком случае после того, что мне довелось слышать сегодня, я бы посоветовал вашему кузену поскорее закрыть выставку и, не теряя ни минуты, убраться отсюда вместе со своей проклятой мазней… Я не хочу ничего больше говорить по телефону, но… вы меня поняли…
— По-моему, да.
— Прекрасно. Передайте, пожалуйста, мои наилучшие пожелания вашей супруге. Я вполне понимаю, что, когда она просила меня рекомендовать вашего кузена, она и понятия не имела, чем все это может кончиться… бедняжка.
Молчание.
— Ну… Вот, кажется, и все, Джофри. До свидания, желаю здравствовать.
Джофри отошел от телефона, побелев от ярости. Эту неделю и так все шло кувырком, а теперь еще такой сюрприз! Хотя он все время подозревал что-то недоброе, ему и в голову не приходило, что его чувству собственного достоинства может быть нанесен подобный удар. Однако надо соблюдать хладнокровие. Джофри постоял немного в холле, собираясь с мыслями и чувствами, затем, придав лицу непроницаемое выражение, медленно поднялся наверх. Обычно он стучал, прежде чем войти в гостиную жены, но сейчас открыл дверь без стука.
Клэр сидела у окна в своем любимом кресле, держа на коленях раскрытую книгу; под глазами у нее залегли тени, словно она не спала всю ночь.
— Ты занята? — небрежным тоном спросил он.
— Да… впрочем, не очень.
— Что это ты читаешь? — И он быстро взял у нее с колен книгу: она называлась «Пост-импрессионисты». — Хм! Последнее время ты стала проявлять что-то уж очень большой интерес к живописи!
— В самом деле?
— Такое, во всяком случае, создается впечатление. — Он присел на край дивана. — Кстати, когда мы увидим твои новые картины?
— Какие картины?
— Те две, что ты купила в Лондоне.
Она еще больше побледнела, отвела взгляд в сторону, но ничего не ответила.
— Ты уже забыла? Одна называется «Благодеяние», кажется, так? Прелестное название! А другая — «В оливковой роще»?
Понимая, что он издевается над нею, Клэр заставила себя взглянуть на мужа.
— Я их пока еще не взяла.
— Зачем же лишать нас удовольствия любоваться ими? Ведь они, наверно, немало тебе стоили. — Внезапно он перестал глумиться, и в тоне его появились жесткие нотки: — Чего ради ты решила подкармливать этого малого?
— Мне понравились его картины.
— Не верю. Этот пройдоха ничего путного не может нарисовать. А ты преподносишь ему четыреста фунтов, в то время как я… нам нужен каждый пенни… один этот дом содержать сколько стоит! Но тебе и этого показалось мало. — Не совладав с собой, он вскочил и, захлебываясь от злости, обрушился на нее: — Ты интриговала за моей спиной и клянчила, чтоб ему поручили писать эти панно для Мемориального зала, которые он, конечно, загубил и тем самым подвел тех, кто его поддерживал, а тебя сделал всеобщим посмешищем. Какого черта тебе надо было ввязываться в это дело?
— Я просто хотела помочь ему, — тихо промолвила она. Разве мог такой человек, как Джофри, понять томление ее сердца?
— Ты с ним виделась?
— Только однажды на прогулке… и всего несколько минут…
— Я тебе не верю. Ты с ним встречаешься.
— Нет, Джофри.
Он не знал, говорит она правду или нет. Вообще он был почти уверен, что физически она ему не изменяла, но ему хотелось сохранить власть и над ее душой. Он быстро прошелся взад и вперед по комнате, затем остановился перед женою.
— Ты, конечно, и надоумила его устроить эту чертову выставку?
— Нет, я тут ни при чем. Но я догадываюсь, почему он так поступил.
— Вот как! — Джофри метнул на жену гневный взгляд.
— Неужели ты не способен понять, Джофри, что художник не может не отстаивать свою работу, если он верит в нее? Потому-то и возник «Салон отверженных»… и такие художники, как Мане, и Дега, и Лотрек, над чьими работами сначала глумились, а потом признали их великими… все они выставлялись там.
— Ты, оказывается, здорово в этом разбираешься, — не без сарказма заметил он. — Но те художники, по крайней мере, не устраивали скандала на весь свет.
— Неправда, устраивали, — горячо возразила она. — Когда Мане, Гоген и Ван-Гог выставили свои первые работы, поднялся страшный вой. Люди толпились вокруг картин, кричали, что это оскорбление, плевок в лицо обществу… дело чуть не дошло до драки: А сейчас — эти же картины считаются признанными шедеврами.
Ее спокойный тон, незнакомые иностранные фамилии, которые она перечисляла, привели Джофри в полную ярость. Он шагнул к Клэр и схватил ее за руку.
— Я тебе покажу признанные шедевры! Дай мне только до него добраться — я ему шею сверну!
— И ты думаешь, это поможет?
Она смотрела на него в упор таким странным взглядом, что он невольно выпустил ее руку.
— Вот, значит, что: влюбилась.
Ни слова не говоря, она встала и медленно направилась к двери. Но прежде, чем она успела закрыть за собой дверь, Джофри, кипя от бешенства, крикнул:
— Тебя надо как следует высечь, вот что!
Однако Клэр и виду не подала, что слышала.
Оставшись один, Джофри постоял еще немного посреди комнаты, сжав кулаки; лицо его потемнело от злости: он думал. Ясно одно: что-то надо предпринять, и притом немедленно, если он не хочет, чтобы имя Десмондов было втоптано в грязь. Он нахмурился, подавляя желание немедленно расправиться со своим братцем: это удовольствие придется отложить до другого раза. Может быть, пойти и попытаться подогреть Бертрама: заставить его отправить своего мерзавца-сынка в Канаду или в какую-нибудь колонию подальше? Нет, из этого ничего не выйдет: слишком уж у них там плачевное положение, и на Бертрама нельзя рассчитывать; что же до Каролины, то он давно подозревал ее в тайном сговоре с Клэр. Наконец он решил посоветоваться с родителями и, взяв телефонную трубку, попросил соединить его с «Симла Лодж».
К телефону подошел отец. Не успел Джофри поздороваться, как тот прервал его:
— Я только что собирался звонить тебе. Ты будешь днем дома? Мне надо поговорить с тобой.
— По поводу известного дела?
— Да.
— В таком случае я буду ждать вас. И захватите с собой матушку.
— Мама не может приехать. А я буду у тебя примерно через час.
Джофри ждал отца в биллиардной, сгорая от нетерпения; он без конца курил, сделал несколько ударов по шарам, не попал, ругнулся и, бросив кий, принялся шагать из угла в угол, то и дело подходя к окну. Наконец из-за высоких рододендронов, скрывавших поворот аллеи, вынырнул маленький «стандард» с британским флажком на капоте. В комнату быстро вошел генерал Десмонд. К великому изумлению Джофри, он был в комбинезоне, который обычно надевал для работы в саду, в длинном непромокаемом плаще и резиновых сапогах. Взгляд его голубых глаз был ледяным, даже капли дождя на усах блестели, словно сосульки.
