- Ну, и достанется же бедной бараньей отбивной! - сказал Гоуп, вставая и потягиваясь.
В воскресенье они сделали еще шаг: отправили Гоупа в объезд с тем, чтобы он на обратном пути, в понедельник, заехал в Стенборо. Решено было, что Денни и Эндрью приедут туда в среду, встретятся с ним в гостинице и один из них осторожно наведет нужные справки у местных агентов по продаже домов.
Гоуп уехал рано утром, умчался, разбрызгивая грязь, в своем форде раньше, чем остальные кончили завтракать. Небо по-прежнему было сплошь покрыто тучами, но день вставал ветреный и бодрящий. После завтрака Эндрью вышел один пройтись на часок. Было радостно чувствовать себя снова пригодным к жизни, работа снова манила его, мысль о клинике увлекала своей новизной. До сих пор он не сознавал, как эта затея ему дорога. Теперь она была близка к осуществлению.
Когда он вернулся домой в одиннадцать часов, привезли почту - целую пачку писем, пересланных из Лондона. Он сел за стол, предвкушая удовольствие. Денни у очага читал утреннюю газету.
Первое письмо было от Мэри Боленд. Он разбирал убористо исписанные странички. Лицо его потеплело от улыбки. Письмо начиналось выражениями сочувствия и надежды, что он совсем теперь оправился. Дальше Мэри коротко сообщала о себе. Ей лучше, гораздо лучше, она почти здорова. Вот уже пять недель у нее нормальная температура. Она ходит и занимается гимнастикой. Она так пополнела, что он ее, наверное, не узнает. Она спрашивала, не может ли Эндрью приехать навестить ее. Мистер Стилмен уехал обратно в Америку на несколько месяцев и оставил вместо себя своего ассистента, мистера Морленда. Мэри писала, что не знает, как и благодарить Эндрью, поместившего ее в "Бельвью".
Эндрью дочитал письмо, повеселев от известия о выздоровлении Мэри. Затем, отложив несколько циркуляров и реклам в дешевых конвертах с полупенсовыми марками, взял следующее письмо. Конверт был длинный, казенного типа. Он вскрыл его, вынул плотный листок бумаги.
Улыбка исчезла с его лица. Он смотрел на письмо, точно не веря глазам. Зрачки его расширились. Он побледнел, как мертвец. Целую минуту он оставался неподвижным и все смотрел, смотрел на письмо.
- Денни, - сказал он, наконец, тихо. - Взгляните!
XXI
Два месяца тому назад, когда Эндрью довез миссис Шарп до Ноттинг-хиллской станции, она доехала затем подземкой до Оксфордской площади, а оттуда торопливо пошла по направлению к улице Королевы Анны. Она уговорилась со своей приятельницей, сестрой Трент, служившей у доктора Хемсона, пойти вместе в Королевский театр, где Луи Сейвори, которым обе они восторгались, выступал к "Герцогине". Но так как было уже четверть девятого, а спектакль начинался в три четверти девятого, то у миссис Шарп оставалось очень мало времени на то, чтобы зайти за своей знакомой и добраться до верхнего яруса театра. Теперь, вместо того чтобы на досуге вкусно пообедать в Корнер-хаузе, как она рассчитывала, ей оставалось только перехватить по дороге сэндвич, а то и вовсе ничего не поесть. Поэтому миссис Шарп, шагая по улице Королевы Анны, чувствовала себя горько обиженной. Перебирая в памяти все события дня, она так и кипела негодованием и возмущением. Поднявшись на крыльцо дома № 17-c, она поспешно нажала кнопку звонка.
Дверь отперла сестра Трент с выражением кроткого упрека на лице. Но раньше чем она успела заговорить, миссис Шарп схватила ее за руку.
- Дорогая моя, - сказала она скороговоркой, - извините, пожалуйста, что опоздала. Но какой у меня сегодня был день, если бы вы знали! Я вам все потом расскажу. Дайте мне только войти и оставить у вас свои вещи. Если я не буду переодеваться, то мы, я думаю, можем сразу же выйти.
В ту минуту, когда обе женщины стояли в коридоре, с лестницы сошел Хемсон, нарядный, сияющий, в вечернем костюме. Увидя их, он остановился. Фредди никогда не упускал случая очаровать кого-нибудь. Его тактика отчасти в том и состояла, чтобы правиться людям и извлекать из их расположения все, что возможно.
- Алло, сестра Шарп! - сказал он очень весело, доставая папиросу из своего золотого портсигара. - У вас усталый вид. И почему вы обе здесь так поздно? Я как будто слышал от сестры Трент, что вы сегодня собираетесь в театр?
- Да, доктор, - ответила миссис Шарп. - Но я... меня задержал доктор Мэнсон из-за одной своей больной.
- Вот как? - В тоне Фредди послышалось что-то вроде вопроса.
Этого было достаточно для Шарп. Глодавшая ее обида, неприязнь к Эндрью и чары Хемсона вдруг развязали ей язык.
- Никогда в жизни еще не переживала такого дня, как сегодня, доктор Хемсон. Никогда! Забрать из больницы Виктории больную и потихоньку увезти ее в это "Бельвью"? И там доктор Мэнсон меня задержал на целый день, пока он делал ей пневмоторакс вместе с каким-то человеком, который вовсе не врач... - С трудом удерживая злые слезы раздражения, миссис Шарп изложила Хемсону всю историю.
Когда она кончила, наступила пауза. Глаза Фредди приняли странное выражение.
- Это все возмутительно, сестра, - сказал он, наконец. - Но я надеюсь, что вы не опоздаете в театр. Вот что, сестра Трент, наймите за мой счет такси, включите эту сумму в запись ваших расходов. Ну, а теперь вы извините, мне пора идти.
- Вот это джентльмен! - пробормотала сестра Шарп, провожая его восхищенным взглядом. - Ну, скорее, дорогая, зовите такси.
Фредди ехал в клуб, погруженный в размышления. Со времени ссоры с Эндрью он в силу необходимости спрятал самолюбие с карман и опять сошелся с Дидменом и Айвори. В этот вечер они обедали втроем в клубе, и во время обеда Фредди не столько по злобе, сколько желая заинтересовать собеседников, снова теснее сблизиться с ними, сказал небрежно:
- А Мэнсон-то, оказывается, проделывает недурные штуки с тех пор, как он с нами порвал. Я слышал, что он начал поставлять пациентов этому субъекту, - Стилмену.
- Что?! - Айвори отложил вилку.
- И работает с ним в доле, насколько я понимаю. - Хемсон изложил свою версию всей истории.
Когда он кончил, Айвори спросил неожиданно резко:
- Это правда?
- Ну, милый мой! - ответил Фредди оскорбленным тоном. - Я слышал это от его медицинской сестры не далее как полчаса тому назад.
Последовало молчание. Айвори опустил глаза и опять принялся за еду. Но под этим спокойствием крылась свирепая радость. Айвори не мог простить Мэнсону его последнего замечания после операции Видлера. Не отличаясь чувствительностью, Айвори был адски самолюбив, как человек, знающий свое слабое место и ревниво скрывающий его от чужих глаз. В глубине души он знал, что он плохой хирург. Но никто еще не говорил ему этого с такой резкостью, как Мэнсон, не давал ему почувствовать в полной мере его невежество. И за эту горькую истину он возненавидел Мэнсона.
Хемсон и Дидмен несколько минут разговаривали между собой, пока Айвори не поднял голову. Тон его был бесстрастен.
- Не можете ли вы узнать адрес этой сестры милосердия?
