- О Господи! - твердил Эндрью все время. - Не чудесно ли это? Никогда, никогда, никогда я не захочу больше и взглянуть на какую-нибудь пневмонию.
Они пили сидр, лакомились креветками, лангустами, пирожками и вишнями. По вечерам Эндрью играл в бильярд с хозяином на старинном восьмиугольном столе.
Все было "прелестно, изумительно, чудесно" - эти определения принадлежали Эндрью - "все, кроме папирос" - добавлял он. Так прошел целый месяц блаженства. А затем Эндрью уже чаще и с постоянным беспокойством начал вертеть в руках нераспечатанное письмо, испачканное вишневым соком и шоколадом, пролежавшее в кармане его пиджака две недели.
- Ну, что же, - поощрила его, наконец, Кристин однажды утром. - Мы слово сдержали, а теперь ты можешь его распечатать.
Он старательно взрезал конверт и, лежа на солнце лицом кверху, прочел письмо. Затем медленно сел, перечел его опять. И молча передал Кристин.
Письмо было от профессора Челлиса. Он писал, что, ознакомившись с работой Эндрью по вопросу вдыхания пыли, Комитет патологии труда в угольных и металлорудных копях решил заняться этим вопросом, сделать доклад в парламентской комиссии. Для этой цели при комитете учреждается постоянная должность врача. И приняв во внимание исследовательскую работу доктора Мэнсона, совет комитета единодушно и без колебаний решил предложить эту должность ему.
Прочтя это, Кристин радостно посмотрела на мужа:
- Ну, не говорила ли я тебе, что место для тебя всегда найдется. - Она улыбнулась. - И такое прекрасное!
Эндрью быстро, нервно швырял камушки в стоявшую на берегу плетенку для ловли омаров.
- Клиническая работа, - размышлял он вслух. - Что ж, это естественно: они знают, что я клиницист.
Улыбка Кристин стала шире.
- Но ты, конечно, не забыл нашего уговора; минимум полтора месяца мы остаемся здесь, бездельничаем и не двигаемся с места. Ты ведь не согласишься ради этого прервать наш отдых?
- Нет, нет. - Он посмотрел на часы. - Мы свои отдых доведем до конца, но во всяком случае, - он вскочил и весело поднял на ноги Кристин, - это нам не мешает сбегать сейчас на телеграф. И интересно... интересно, найдется ли там расписание поездов.
Часть третья
I
Комитет по изучению патологии труда в угольных и металлорудных копях, обычно называемый сокращенно К.П.Т., помещался в большом, внушительном на вид здании из серого камня на набережной, недалеко от Вестминстерских садов, откуда было удобное сообщение с министерством торговли и департаментом горной промышленности, которые то забывали о существовании комитета, то начинали яростно спорить, в чьем ведении надлежит состоять комитету.
Четырнадцатого августа, в светлое, солнечное утро, Эндрью, пышущий здоровьем, полный огромного воодушевления, взлетел по лестнице этого дома с выражением человека, который собирается завоевать Лондон.
- Я новый врач комитета, - представился он курьеру в форме.
- Да, да, знаю, - сказал курьер отеческим тоном. - Отсюда Эндрью заключил, что его, очевидно, уже ожидали. - Вам надо будет пройти к нашему мистеру Джиллу. Джонс! Проводи нашего нового доктора наверх в кабинет мистера Джилла.
Лифт медленно поднимался вверх, мимо коридоров, облицованных зеленым кафелем, многочисленных площадок, на которых мелькала все та же форма служащих министерства. Затем Эндрью ввели в просторную, залитую солнцем комнату, и не успел он опомниться, как ему уже жал руку мистер Джилл, который встал из-за письменного стола и отложил в сторону "Таймс", чтобы поздороваться с ним.
- Я немного опоздал, - с живостью сказал Эндрью. - Прошу прощения. Мы только вчера приехали из Франции. Но я хоть сейчас готов приступить к работе.
- Прекрасно! - Джилл представлял собой веселого маленького человечка в золотых очках, воротничке почти пасторского фасона, в темносинем костюме, темном галстуке, схваченном гладким золотым кольцом. Он смотрел на Эндрью с чопорным одобрением. - Присядьте, прошу вас. Не угодно ли чашку чая или стакан горячего молока?
Я обычно пью что-нибудь около одиннадцати. А сейчас... да, да, уже почти время.
- Тогда... - начал Эндрью нерешительно и вдруг, повеселев, докончил: - может быть, вы мне расскажете все относительно моей будущей работы, пока мы...
Через пять минут человек в форме внес чашку чая и стакан горячего молока.
- Я думаю, сегодня оно вам придется по вкусу, мистер Джилл. Оно кипело, мистер Джилл.
- Благодарю вас, Стивенс.
И когда Стивенс вышел, Джилл с улыбкой обратился к Эндрью:
- Вы увидите, какой это полезный человек. Он восхитительно готовит горячие гренки с маслом. Нам здесь, в комитете, редко достаются действительно первоклассные служители. У нас ведь штат весь откомандирован из разных ведомств: из министерства внутренних дел, департамента горной промышленности, министерства торговли. Я лично, - Джилл кашлянул с скромным достоинством, - из адмиралтейства.
Пока Эндрью пил горячее молоко и нетерпеливо ожидал разъяснений насчет будущих своих обязанностей, Джилл вел приятную беседу о погоде, Бретани, о новых пенсиях гражданским чинам и пользе пастеризации. Затем встал и повел Эндрью в предназначенный для него кабинет.
Это была такая же просторная, уютная, солнечная комната, устланная теплым ковром, с чудесным видом на Темзу. Большая шпанская муха тоскливо и сонно жужжала и билась о стекло.
- Я выбрал для вас эту комнату, - сказал Джилл приветливо. - Пришлось ее немножко привести в порядок. А вот открытый камин для угля, видите? Зимой будет приятно сидеть подле него. Надеюсь, вам здесь нравится?
- Ну, разумеется, комната чудесная, но...
- А теперь я вас познакомлю с вашим секретарем, мисс Мейсон. - Джилл постучал и открыл дверь в соседнюю комнату, где за маленьким письменным столом сидела мисс Мейсон, немолодая девица с приятным лицом, выдержанная, просто и изящно одетая. Мисс Мейсон встала и отложила газету.
- Доброе утро, мисс Мейсон.
- Доброе утро, мистер Джилл.
- Мисс Мейсон, это доктор Мэнсон.
- Здравствуйте, доктор Мэнсон.
У Эндрью слегка зашумело в голове от этого града приветствий, но он овладел собой и принял участие в разговоре.
Через пять минут Джилл ускользнул и на прощанье ободряюще сказал Эндрью:
- Я пришлю вам несколько папок с делами.
Папки были принесены Стивенсом, несшим их с любовной бережностью. Стивенс был не только мастер готовить гренки и кипятить молоко, он был еще лучшим во всем учреждении специалистом по раскладке бумаг. Каждый час он входил в кабинет Эндрью с папкой бумаг, которые заботливо укладывал в стоявшую на письменном столе лакированную коробку с надписью "входящие", и в то же время жадно заглядывал в коробку с надписью "исходящие", ища, нет ли там бумаг. Стивенса глубоко огорчало, если "исходящая" оказывалась пустой. В этих прискорбных случаях он уходил расстроенный.
