— Ну, э-э… я могу, конечно, за тебя поручиться. Но Терри… э-э… он может попытатца тебя припрячь, так что если мы все-таки туда пойдем, просто не обращай на него внимания. Он еще тот мерзавец.
Я отбрасываю волосы с лица и делаю следующее заявление:
— А вдруг я им подойду! Да и Лорен, наверное, тоже, — добавляю я. — Ебля — хороший способ лучше узнать людей.
Лорен награждает меня взглядом, который мог бы сбить с ног здоровенного быка.
— Я не собираюсь смотреть порнофильмы в задрипанном баре в окружении похотливых стариков, тем более я не хочу принимать в этом участие.
— Да ладно тебе. Может быть, это будет забавно.
— Нет, не будет. Это будет грязно, отвратительно и тоскливо. Наверное, у нас с тобой разные представления о том, что такое «забавно», — парирует она.
Я знаю, что она на взводе, и совсем не хочу с ней ссориться, но тут есть один нюанс, о котором нельзя не сказать. Я качаю головой.
— Если я ничего не путаю, мы с вами изучаем кино? Массовую культуру? А Рэб говорит, что буквально у нас под носом существует целая подпольная киноиндустрия, совершенно неизведанный пласт культуры. Мы должны это увидеть. Хотя бы в образовательных целях. А заодно поебемся.
— Говори тише! Ты напилась! — Лорен сама орет на меня по весь голос, с тревогой оглядываясь по сторонам.
Рэб смеется над смущением Лорен, а может быть, ему просто надо скрыть собственное смущение.
— Ты любишь шокировать окружающих, да? — говорит он мне.
— Только себя самое, — отвечаю я. — А как насчет тебя? Ты когда-нибудь принимал в этом участие?
— Э-э… не, это не мое. — Он опять акцентирует на этом мое внимание, но вид у него почему-то почти виноватый.
Теперь я думаю о Терри, о парне, который на самом деле занимается такими вещами. Интересно, какой он. Если бы Рэб и Лорен были чуть-чуть посмелее, мы бы так зажигали, все трое — мало бы не показалось.
7. Афера № 18735
Я возвращаюсь (наконец-то) в свой родной город. Еду по железке, раньше дорога занимала четыре с половиной часа, теперь — семь. Прогресс, ебать его в жопу. Модернизация, еб ты. И что самое интересное, цены растут прямо пропорционально времени путешествия, мать его. Я сую пакет, адресованный Бегби, в почтовый ящик на станции. Получите и распишитесь. Беру такси, еду в конец Бульвара. Эта широкая старая улица практически не изменилась. Бульвар похож на дорогущий аксминстерский ковер. С виду он, может быть, темный и выцветший, но его качества хватит, чтобы впитать в себя неизбежные крошки общества. Выхожу у дома тети Полы, расплачиваюсь с этим комиком, который воображает себя таксистом — его гонорар за умелое представление, — и тащусь мимо раздолбанного домофона по вонючей зассанной лестнице.
Тетя Пола обнимает меня, проводит к себе, усаживает в своей уютной гостиной и угощает чаем с печеньем. Она выглядит очень даже неплохо, я говорю это исключительно с целью польстить, потому что на самом деле она по-прежнему напоминает жертву автомобильной катастрофы на ножках от рояля. Однако надолго мы тут не задерживаемся. Быстренько собираемся и идем в бар — но не в бар тети Полы, в ее знаменитую таверну «Порт радости». Оно и понятно: ей не хочется отдыхать там, где она обычно работает. Нет, мы идем в «Спей Ландж» пропустить по стаканчику, и я одновременно и радуюсь, и огорчаюсь тому, что не вижу там ни одной знакомой рожи.
Пола вертит в руках стакан и никак не может стереть со своего большого дряблого лица самодовольную улыбку.
— Понимать, я проводила там столько времени. А терь у меня своя жизнь, сынок, — говорит она мне. — Понимать, я встретила одного парня.
Я смотрю тете Поле в глаза и вдруг ловлю себя на том, что непроизвольно поднимаю брови, почти как Лесли Филипс, но ничего не могу с этим сделать. Однако мне срочно надо выдать ей хотя бы какую-то реплику в ответ. Пола всегда была в некотором роде людоедкой, пожирательницей мужиков. Одно из самых душераздирающих воспоминаний юности: медленный танец с Полой на свадьбе моей сестры, Пола схватила меня за задницу, а Брайан Ферри поет «Slave to Love».
— Он испанец, классный мужик, у него свой дом в Аликанте. Я там была, посмотрела. Он хочет, шобы я жила там с ним. Шобы мы выползали на солнышко, шобы эта старая гузка как следует пропотела. — Она сдвигает бедра и оттопыривает нижнюю губу, которая почему-то напоминает мне красную ковровую дорожку. — Вот такие дела, Саймон. Все говорят мне, все, кто тут есть, — фыркает она, включив в свою усмешку практически весь порт Лейта, — Пола, они говорят, ты живешь в раю для дураков, это долго не продлитца. Не пойми меня неправильно, у меня нет иллюзий, не продлитца, стало быть, не продлитца. И ваще, что значит продлитца? Мне щас любой рай подойдет, — говорит она, вливает в себя остатки выпивки, опрокидывает в рот лимон, пережевывает его вставными челюстями, высасывает его до последней капли и выплевывает обратно в пустой стакан.
Вовсе не обязательно обладать богатым воображением, чтобы представить себе на месте этого несчастного лимона член испуганного испанишки.
Пола с ходу отвергала все возражения, а я не такой зануда, чтобы вообще пытаться возразить. Зачем ломать людям кайф? Ее вера в меня очень трогательна — вся лапша относительно моих небывалых успехов в лондонской индустрии развлечений успешно повисает у нее на ушах. Она хочет, чтобы я управлял «Портом радости». Основная проблема в том, что она хочет двадцать штук за эту развалюху, но эта проблема легко решается: я отдам ей эти деньги, когда бар малость поднимется. А до того времени она будет моим компаньоном.
Это место и вправду потенциальная золотая жила, просто нужно вплотную им заняться. Тут буквально физически ощущается, как гентрификация подбирается незаметно наподобие пресловутого пиздеца, и жизнь дорожает, и я уже слышу звон монет, и он становится все громче по мере того, как «Порт радости» превращается из привокзального пивняка в модное заведение Нового Лейта. При кафешке имеется парковка, большая комната для банкетов в глубине помещения, а наверху располагается старый бар, который давно закрыт и используется как кладовая.
Однако сперва надо подать заявление на лицензию, так что, как только мы расстаемся с Полой, я сразу иду в городскую управу, чтобы взять бланки и заполнить все необходимые формы. После этого я себя балую чашечкой капуччино (кстати сказать, для Шотландии он весьма недурен) и овсяным бисквитом в кондитерской за углом. Сижу-изучаю муниципальные бумажки, вспоминая о комнатке в Хакни. Лейт — впереди. Хакни — в глубокой жопе.
Потом я отправляюсь в родительский дом на Южной стороне. Маменька страшно рада, она обнимает меня, так что у меня хрустят ребра, и начинает рыдать.
— Смотри, Дэйви, — говорит она моему старику, который с огромным трудом отрывается от телевизора. — Мой мальчик вернулся. Сынок, я тя люблю!
— Ну хватит, ма… мама, — говорю я, несколько смущенный.
