— Кто он такой, твой англичанин?
— Вы его видели, генерал.
— Я не говорю о наружности — все англичане одинаковы: бледная кожа, голубые глаза, рыжие волосы и лошадиная челюсть.
— Это из-за «the», генерал, — серьезным тоном пояснил Ролан.
— То есть как из-за «the»?
— Ну да. Вы ведь учились английскому языку, генерал?
— Точнее, я пробовал учиться.
— Тогда учитель, верно, объяснял вам, что «the» произносят, уперев язык в зубы; а так как англичане поминутно произносят «the» и, стало быть, толкают зубы языком, то под конец у них и вытягивается челюсть, та самая, как вы правильно заметили, лошадиная челюсть — характерная черта их физиономии.
Бонапарт вопросительно взглянул на Ролана, не зная, шутит ли этот неисправимый насмешник или говорит серьезно. Ролан был невозмутим.
— Таково твое мнение?
— Да, генерал, и мне кажется, что с точки зрения физиологии оно стоит любого другого. У меня множество наблюдений такого рода, и я их высказываю при всяком удобном случае.
— Вернемся к твоему англичанину.
— Охотно, генерал.
— Я спрашивал, что он за человек?
— Это настоящий джентльмен, очень смелый, очень спокойный, очень невозмутимый, очень благородный, очень богатый, и, кроме того — что вряд ли служит ему рекомендацией в ваших глазах, — племянник лорда Гран-вилла, первого министра его величества Британского.
— Как ты сказал?
— Я сказал, что он племянник первого министра его величества Британского.
Бонапарт снова зашагал по кабинету. Потом, подойдя к Ролану, вдруг спросил:
— Могу я повидать твоего англичанина?
— Вы отлично знаете, генерал, что для вас нет невозможного.
— Где он?
— В Париже.
— Отправляйся за ним и доставь его ко мне.
Ролан привык повиноваться без рассуждений. Он взял шляпу и направился к двери.
— Пошли ко мне Бурьенна, — приказал первый консул, когда Ролан дошел до порога.
Через пять минут после ухода Ролана явился Бурьенн.
— Садитесь, Бурьенн! — сказал первый консул. Секретарь сел за стол, разложил листы бумаги, обмакнул перо в чернильницу и приготовился писать.
— Вы готовы? — спросил Бонапарт, усевшись на край стола, за которым писал Бурьенн. То была одна из его привычек, приводившая в отчаяние секретаря, так как первый консул, диктуя, непрерывно раскачивался, отчего письменный стол шатался и колыхался словно корабль в бурном море.
— Я готов, — ответил Бурьенн, который привык в конце концов ко всем причудам первого консула.
— Тогда пишите. И начал диктовать:
«Его Величеству королю Великобритании и Ирландии от Бонапарта, первого консула Республики.
Призванный по воле французской нации стать высшим должностным лицом Республики, я счел уместным обратиться с личным посланием к Вашему Величеству.
Неужели война, которая в течение восьми лет опустошает четыре части света, должна длиться вечно? Неужели нельзя прийти к соглашению?
Как могут две великие нации, самые просвещенные в Европе, более сильные и могущественные, чем того требует их безопасность и независимость, как могут они приносить в жертву ложно понятому престижу и безрассудной ненависти выгоды торговли, благосостояние страны, благоденствие населения?
Почему они не хотят признать, что мир — это величайшая необходимость и высшая слава?
Подобные мысли не могут быть чужды сердцу Вашего Величества, короля, правящего свободным народом ради его счастья и процветания.
Пусть Ваше Величество не сомневается, что мною движет только искреннее желание вторично попытаться содействовать всеобщему умиротворению. Итак, я предпринимаю новый шаг, обращаясь непосредственно к Вам с полным доверием, не прибегая к дипломатическим формальностям, каковые, быть может, и необходимы для слабых государств, желающих скрыть свое бессилие, но у государств могущественных лишь доказывают стремление обмануть друг друга.
Франция и Англия, злоупотребляя своей мощью, еще долгое время могут, к несчастью для всех народов, воевать до полного истощения, но, смею Вас заверить, судьба всех цивилизованных наций зависит от окончания войны, охватившей пожаром весь мир».
Бонапарт остановился.
— Кажется, так будет хорошо, — сказал он. — Прочтите вслух, Бурьенн. Секретарь прочитал продиктованное ему письмо. После каждого абзаца первый консул удовлетворенно кивал, говоря:
— Продолжайте.
Даже не дослушав последних слов, он взял письмо из рук Бурьенна и поставил свою подпись новым пером. Он никогда не пользовался тем же пером больше одного раза: ничто так не раздражало его, как чернильное пятно на пальцах.
— Хорошо! — сказал он. — Запечатайте и проставьте адрес: «Лорду Гранвиллу».
Бурьенн исполнил приказание.
В это время послышался стук коляски, въехавшей во двор Люксембургского дворца.
Минуту спустя дверь отворилась и вошел Ролан.
— Ну что? — спросил Бонапарт.
— Я же говорил, что для вас нет невозможного, генерал.
— Твой англичанин с тобой?
— Я встретил его на перекрестке Бюси и, зная, что вы не любите ждать, принудил его сесть в коляску. Честное слово, мне едва не пришлось тащить его силой, прибегнув к помощи стражников с улицы Мазарини: он в рединготе и высоких сапогах.
— Пусть войдет! — бросил Бонапарт.
— Входите, милорд! — пригласил Ролан, обернувшись к двери.
Лорд Тенли появился на пороге.
Бонапарту довольно было одного взгляда, чтобы понять этого образцового джентльмена.
Слегка похудевший, немного бледный, сэр Джон выглядел подлинным аристократом.
Он молча поклонился, выжидая, как истый англичанин, чтобы его представили.
— Генерал! — торжественно произнес Ролан, — имею честь представить вам сэра Джона Тенли, который прежде готов был ехать на край света, чтобы увидеть вас своими глазами, и которого сегодня я чуть ли не насильно привел в Люксембургский дворец.
— Входите, милорд, входите! — сказал Бонапарт. — Мы видимся не впервые, и я не впервые выражаю желание с вами познакомиться. Было бы почти неблагодарностью с вашей стороны противиться моему желанию.
— Мне служит оправданием только то, генерал, — как всегда, на чистом французском языке отвечал сэр Джон, — что я не смел поверить оказанной мне чести.
