Бросившись на тюремщика все разом, молодые люди втащили его в камеру, заперли двери и, не встретив сопротивления, настолько он был ошеломлен, вырвали у него связку ключей; потом открыв и снова замкнув боковую дверь, они оказались в соседней камере, где накануне Валансоль, Жайа и Рибье ожидали, пока кончится свидание Моргана с Амели.
Подобрав ключ из связки, они отомкнули вторую дверь этой камеры; она выходила во двор для прогулок заключенных.
Тюремный двор был огражден стеной с тремя массивными дверями, выходящими в коридор, который вел в комнату привратника здания суда.
Из комнаты привратника по лестнице в пятнадцать ступенек можно было спуститься во внутренний двор суда, на обширную лужайку, окруженную железной решеткой.
Обычно эта решетка запиралась только на ночь.
Если бы по счастливой случайности она оказалась незапертой, смертники получили бы возможность бежать.
Морган отыскал в связке ключ от тюремного двора, отпер двери, ринулся вместе с товарищами в комнату привратника и выбежал на верхнюю площадку лестницы, спускающейся на внутренний двор суда.
То, что они увидели с высоты, убедило их, что всякая надежда потеряна. Решетка была заперта, а за оградой выстроилось около восьмидесяти драгунов и жандармов.
При виде четырех узников, которые внезапно выскочили на площадку из сторожки привратника, в толпе раздались крики удивления и ужаса.
В самом деле, зрелище было устрашающим.
Чтобы сохранить свободу движений, а может, и для того, чтобы пятна крови были менее заметны, чем на белых рубашках, все четверо были обнажены до пояса.
Из-за платков, обвязанных вокруг талии, торчали пистолеты и кинжалы. Осужденные поняли с первого взгляда, что они могут дорого продать свою жизнь, но не в силах вырваться на свободу.
Под неистовые крики толпы, под бряцание сабель, вынутых из ножен, они стали совещаться между собою.
После этого Монбар, крепко пожав руки товарищам, отделился от них, сошел по пятнадцати ступенькам во двор и направился к решетке.
Остановившись в четырех шагах от ограды, он бросил последний взгляд на друзей, улыбнулся им на прощанье, отвесил галантный поклон замолкшей толпе и обратился к солдатам:
— Молодцы, господа жандармы! Молодцы, господа драгуны! — воскликнул он.
И вдруг, сунув в рот ствол пистолета, размозжил себе череп.
Вслед за выстрелом раздались невнятные, почти безумные крики толпы, но они почти сразу замолкли: теперь по лестнице спускался Валансоль. Он держал в руках кинжал с прямым, острым как бритва клинком.
Его пистолеты, которые он, видимо, не собирался пускать в ход, были заткнуты за пояс.
Он подошел к небольшому навесу на трех столбах, приставил к колонне рукоять кинжала, направил лезвие прямо себе в сердце, обнял колонну обеими руками и, кивнув на прощание друзьям, прижался к ней всем телом, всадив острие глубоко в грудь.
Несколько секунд он еще держался на ногах, потом лицо его покрылось мертвенной бледностью, руки разомкнулись, и он упал бездыханный у подножия колонны.
На этот раз толпа хранила молчание.
Все оцепенели от ужаса.
Настала очередь Рибье; в руках у него было два пистолета.
Направившись к решетке и подойдя к ней вплотную, он прицелился в жандармов из обоих пистолетов.
Но он не выстрелил — это сделали жандармы.
Раздалось несколько выстрелов, и Рибье упал, пронзенный двумя пулями. Смешанные чувства, обуревавшие зрителей при виде этих трагических самоубийств, трех подряд, уступили место невольному восхищению.
Народ понял, что эти юноши были готовы умереть, но хотели умереть с честью, и главное, подобно римским гладиаторам, умереть красиво.
Все оцепенели, когда Морган, последний из всех, улыбаясь, спустился по ступенькам и дал знак, что хочет говорить.
В сущности, чего ей не хватало, этой толпе, жаждущей крови, алчущей зрелищ? Она получила больше, чем ожидала.
Ей обещали четыре казни, но все одинаковые, четыре отрубленных головы. А ей удалось увидеть три смерти, совершенно разные, яркие, неожиданные. Вполне понятно, что, когда Морган выступил вперед, наступило молчание.
У Моргана в руках не было ни пистолетов, ни кинжалов; оружие было заткнуто за пояс.
Он прошел мимо трупа Валансоля и встал между мертвыми телами Жайа и Рибье.
— Господа, — сказал он, — давайте заключим соглашение!
Воцарилась мертвая тишина, как будто все присутствующие затаили дыхание. Морган продолжал:
— Вы видели человека, который пустил себе пулю в лоб (он указал на Жайа), видели другого, который закололся кинжалом (он оглянулся на Валансоля), и, наконец, третьего, которого расстреляли (он показал на Рибье); теперь вам хочется поглядеть, как четвертого казнят на гильотине. Я вас понимаю.
Толпа содрогнулась от ужаса.
— Так вот, — продолжал Морган, — я охотно доставлю вам это удовольствие. Я согласен на казнь, но хочу взойти на эшафот сам, добровольно; я требую, чтобы никто не трогал меня. Всякого, кто подойдет близко, я тут же прикончу, за исключением вот этого господина (тут Морган указал на палача). Это дело касается только нас двоих, и мы завершим его по всем правилам.
Требования Моргана, видимо, не показались толпе чрезмерными; со всех сторон раздались крики:
— Да! Да! Да!
Жандармский офицер понял, что разумнее всего согласиться на условия Моргана.
— Вы даете обещание, что не будете пытаться бежать, если вам не свяжут руки и ноги? — спросил он.
— Даю честное слово! — заверил Морган.
— Тогда отойдите и дайте унести тела ваших товарищей, — предложил капитан.
— Вы совершенно правы, — отвечал осужденный.
И, отступив на десять шагов назад, он прислонился к стене.
Ворота растворились.
Три одетых в черное человека вошли во двор и подобрали с земли три тела.
Рибье был еще жив; приоткрыв глаза, он искал взглядом Моргана.
— Я здесь, — проговорил Шарль, — будь спокоен, милый друг, я следую за вами.
Рибье снова закрыл глаза, не проронив ни слова. Когда тела троих унесли, жандармский офицер спросил Моргана:
— Сударь, вы готовы?
— Да, сударь, — отвечал молодой человек, учтиво поклонившись.
— Тогда пойдемте.
— Иду, — отозвался Морган.
И он занял место между взводом жандармов и эскадроном драгун.
— Желаете сесть в повозку, сударь, или пойдете пешком? — спросил капитан.
