— Я здесь, Шарль, я иду к тебе!
И девушка упала на ложе, судорожным движением воздела обе руки к небу и скрестила их на груди.
Ролан и г-жа де Монтревель поднялись с колен и склонились над изголовьем с обеих сторон.
Девушка лежала в прежнем положении, только веки ее сомкнулись и слабое дыхание, вздымавшее грудь, угасло.
Мучения ее кончились. Амели умерла.
LV. НЕУЯЗВИМЫЙ
Амели скончалась в ночь с понедельника на вторник, то есть со 2 на 3 июня 1800 года.
В четверг вечером, то есть 5 июня, Гранд-Опера была переполнена народом: там шло второе представление оперы «Оссиан, или Барды».
Всем было известно, с каким восхищением относился первый консул к песням бардов, собранным Макферсоном, и Национальная академия музыки, руководствуясь столь же угодничеством, сколь литературным вкусом, заказала оперу на этот текст; как ни торопились ее поставить, первое представление состоялось почти через месяц после того, как генерал Бонапарт покинул Париж, направляясь в Резервную армию.
На балконе слева какой-то любитель музыки слушал оперу с необычайным вниманием; в антракте между первым и вторым действиями к нему подошла служительница, пробравшись между двумя рядами кресел, и спросила вполголоса:
— Извините, сударь, не вы ли лорд Тенли?
— Я, — отвечал меломан.
— В таком случае, милорд, один молодой человек, у которого к вам чрезвычайно важное поручение, просит вас оказать любезность и выйти к нему в коридор.
— О! — воскликнул сэр Джон. — Это офицер?
— Он в штатском, милорд, но действительно у него военная выправка.
— Хорошо! — сказал сэр Джон. — Я знаю, кто это такой. Он встал и последовал за служительницей.
У входа в коридор его ожидал Ролан.
Лорд Тенли не выказал никакого удивления, но при виде сурового лица Ролана подавил в себе желание в порыве дружеских чувств броситься ему на шею.
— Вот и я, сударь, — проговорил сэр Джон. Ролан поклонился.
— Я прямо из вашей гостиницы, милорд, — сказал он. — Насколько я понял, вы с некоторых пор взяли за правило предупреждать привратника, куда вы идете, чтобы те, кому необходимо вас видеть, знали, где вас найти.
— Совершенно верно, сударь.
— Похвальная привычка, сэр, особенно ценная для тех, кто, подобно мне, приехал издалека, ненадолго и не может терять времени.
— Неужели, — спросил сэр Джон, — вы уехали из армии и прибыли в Париж лишь для того, чтобы повидать меня?
— Исключительно для того, чтобы иметь эту честь, милорд; надеюсь, вы догадываетесь о причине моей поспешности и избавите меня от объяснений.
— Сударь, — заявил сэр Джон, — с этой минуты я весь в вашем распоряжении.
— В котором часу вы разрешите двум моим друзьям посетить вас завтра, милорд?
— Да хоть с семи утра до полуночи, сударь, если вы не предпочитаете прислать их сейчас.
— Нет, милорд: я только что с дороги, мне нужно время, чтобы разыскать двух друзей и дать им соответствующие указания. По всей вероятности, они побеспокоят вас завтра днем, между одиннадцатью и двенадцатью. Я был бы вам крайне признателен, если бы при их содействии мы могли завтра же покончить с этим делом.
— Я считаю это вполне возможным, сударь; если таково ваше желание, с моей стороны задержки не будет.
— Это все, что я хотел узнать, милорд; не смею больше отнимать у вас время.
И Ролан откланялся.
Сэр Джон ответил на поклон и, проводив глазами молодого человека, возвратился в зрительный зал и занял прежнее место.
Оба собеседника вели разговор столь сдержанным тоном и с таким невозмутимым видом, так любезно раскланялись друг с другом, что даже ближайшие соседи не могли бы заподозрить какой-либо неприязни между ними.
Это был приемный день у военного министра. Ролан вернулся в гостиницу, смыл дорожную пыль, переоделся, вскочил в карету и за несколько минут до десяти вечера попросил доложить о себе гражданину Карно.
Его привели сюда две причины: во-первых, по поручению первого консула он должен был сделать устный доклад военному министру, во-вторых, надеялся найти в его приемной двух секундантов, чтобы условиться о предстоящей дуэли с сэром Джоном.
Все произошло именно так, как надеялся Ролан. Он доложил военному министру во всех подробностях о переходе через перевал Сен-Бернар и о нынешнем расположении войск в Италии и встретил в министерских кулуарах двух друзей, которых искал.
В нескольких словах он объяснил им суть дела. Военные, кстати сказать, весьма сговорчивы в вопросах такого рода.
Ролан упомянул о тяжком оскорблении, которое должно остаться тайной даже для тех, кто будет свидетелем поединка. Он заявил, что оскорбление нанесено ему, и потребовал для себя всех преимуществ в выборе оружия и условий дуэли, какие по праву предоставляются лицу, подвергшемуся оскорблению.
Он поручил молодым офицерам явиться завтра к девяти часам утра к гостинице «Мирабо» на улице Ришелье и условиться обо всем с секундантами лорда Те или; после этого они должны зайти за Роланом в гостиницу «Парижскую» на той же улице.
Ролан вернулся к себе в одиннадцать вечера, в течение часа что-то писал, потом лег и сразу же заснул.
В половине десятого утра друзья разбудили его.
Они только что побывали у сэра Джона.
Тот признал за Роланом все права, заверил, что не станет оспаривать ни одного пункта и всецело предоставляет противнику, раз тот считает себя оскорбленным, назначить условия поединка.
В ответ на их замечание, что они предполагали вести переговоры не с ним, а с его друзьями, лорд Тенли сказал, что никого в Париже не знает достаточно близко и никого не может посвятить в столь деликатное дело; он надеется, что на месте дуэли один из друзей Ролана перейдет на его сторону и станет его секундантом. Словом, лорд Тенли во всех отношениях вел себя как настоящий джентльмен.
Ролан заявил, что просьба его противника относительно секунданта не только справедлива, но и благородна, и уполномочил одного из офицеров перейти к сэру Джону и защищать его интересы.
Ролану оставалось объявить условия поединка.
Они будут драться на пистолетах.
Зарядив пистолеты, противники встанут на расстоянии пяти шагов друг от друга. Секунданты три раза ударят в ладоши. После третьего хлопка дуэлянты должны стрелять.
Это была, как мы видим, схватка не на жизнь, а на смерть, а в живых мог остаться лишь тот, кого противник решил бы пощадить.
Поэтому оба офицера заявили протест, приведя множество возражений, но Ролан настаивал на своем, утверждая, что он единственный судья в этом деле; он считает оскорбление своей чести настолько тяжким, что должен получить удовлетворение только так, а не иначе.
