В пятидесяти шагах от колонны генерала Эльсница Ролан скомандовал:
— Стройся в каре! Первый консул смотрит на нас!
Гвардейцы построились в каре; каждый солдат словно врос в землю.
Вместо того чтобы по-прежнему идти на выручку генералам Меласу и Кайму, обойдя стороной эти девятьсот человек, не представлявших опасности в тылу наступающей австрийской армии, генерал Эльсниц яростно бросился в атаку.
То было ошибкой, и эта ошибка спасла французскую армию.
Эти девятьсот человек действительно стояли непоколебимо, словно гранитный редут, как и надеялся Бонапарт; артиллерия, ружейный огонь, штыки — все разбивалось об эту неприступную стену.
Гвардия не отступила ни на шаг.
Бонапарт смотрел на нее с восхищением, пока наконец, бросив взгляд на дорогу из Нови, не заметил ряды штыков авангарда Дезе. С холма, возвышавшегося над равниной, ему было видно то, чего не мог разглядеть неприятель.
Он подал знак группе офицеров, которые стояли наготове в нескольких шагах и ждали его распоряжений. Позади двое или трое слуг держали лошадей под уздцы.
Офицеры поспешно приблизились.
Бонапарт указал одному из них на лес штыков, сверкавших на солнце.
— В галоп навстречу этим штыкам, — приказал он, — и пускай они поторопятся! Передайте Дезе, что я здесь и жду его.
Офицер помчался во весь опор.
Бонапарт перевел взгляд на поле битвы.
Отступление продолжалось; но Ролан и его девятьсот бойцов преградили путь колонне генерала Эльсница.
Гранитный редут преобразился в вулкан; он извергал пламя со всех четырех сторон.
Тогда Бонапарт обратился к остальным офицерам:
— Скорее! Один из вас — в центр, двое других — на фланги! Объявите всем, что прибыли резервы и наступление возобновляется!
Трое гонцов разлетелись в разные стороны, как три стрелы, пущенные из лука, и устремились к назначенной цели.
Проводив их взглядом, Бонапарт обернулся и вдруг увидел на расстоянии пятидесяти шагов всадника в генеральской форме.
То был Дезе.
Он недавно вернулся из Египта и еще сегодня утром говорил со смехом:
— Европейские ядра отвыкли от меня, как бы не случилось беды! Обменявшись крепким рукопожатием, друзья мгновенно поняли друг друга. Затем Бонапарт простер руку, указывая на поле боя.
Одно это зрелище говорило больше, чем все слова на свете.
На обширном пространстве в два льё кругом из двадцати тысяч человек, вступивших в бой около пяти часов утра, оставалось едва ли девять тысяч пехотинцев; уцелело около тысячи лошадей и десять орудий, еще способных вести огонь. Одна четверть армии была выведена из строя, другая четверть переносила раненых, которых первый консул приказал не оставлять без помощи. Все продолжали отступать, кроме девятисот гвардейцев под командованием Ролана.
Широкая равнина между Бормидой и последним рубежом обороны была усеяна трупами солдат и лошадей, разбитыми пушками, сломанными зарядными ящиками. Повсюду взвивались языки пламени и клубы дыма: это горели хлебные поля.
Дезе охватил взглядом все поле из конца в конец.
— Что вы думаете о сражении? — спросил Бонапарт.
— Я думаю, что первое сражение проиграно, — ответил Дезе. — Но сейчас только три часа пополудни, и у нас есть еще время выиграть второе.
— Для этого нужны пушки, — произнес чей-то голос. Это сказал Мармон, командующий артиллерией.
— Вы правы, Мармон, но где их взять?
— Пять орудий, еще не поврежденных, я возьму на поле боя, пять других мы оставили на Скривии, и их только что подтянули сюда.
— И восемь орудий есть у меня, — добавил Дезе.
— Восемнадцать пушек — это все, что мне нужно! — заявил Мармон.
Тут же отправили адъютанта поторопить артиллеристов Дезе.
Резервная дивизия приближалась форсированным маршем и находилась уже не более чем в одной восьмой льё.
Позиция, казалось, была выбрана заранее: слева, перпендикулярно дороге, тянулась высокая изгородь, защищенная отлогим валом.
Туда один за другим направлялись прибывшие отряды пехоты; даже кавалерия могла укрыться за этим обширным заслоном.
Тем временем Мармон сосредоточил на правом фланге восемнадцать орудий и выдвинул их на огневую позицию.
Внезапно пушки загрохотали, изрыгая на австрийцев град картечи.
В рядах неприятельской армии произошло замешательство.
Воспользовавшись этим, Бонапарт проскакал на коне вдоль всей передовой линии.
— Друзья! — воскликнул он. — Довольно вам отступать! Вспомните, что я привык ночевать на поле боя!
В ту же минуту, как бы в ответ на канонаду Мармона, слева загремели ружейные выстрелы, поражая австрийцев с фланга.
Это батальоны из дивизии Дезе обстреливают противника в упор и со всех сторон.
Вся армия понимает, что в бой вступила свежая резервная дивизия и необходимо оказать ей поддержку из последних сил.
По всему фронту, от левого до правого фланга, разносится ликующий возглас: «Вперед!»
Барабаны бьют атаку.
Австрийцы не видели подошедших подкреплений и, считая битву законченной, уже расхаживали словно на прогулке с ружьями на плече. Вдруг они замечают странную перемену в наших рядах и пытаются всеми силами удержать за собой победу, которая ускользает у них из рук.
Но французы повсюду переходят в наступление, повсюду слышится грозная поступь атакующих и победоносное пение «Марсельезы». Батарея Мармона извергает огонь; Келлерман со своими кирасирами устремляется вперед и прорывает две линии вражеской обороны.
Дезе перескакивает через рвы, преодолевает заграждения, взлетает на небольшой холм и, оглянувшись проверить, следуют ли за ним бойцы его дивизии, падает первым. Однако гибель генерала, не вызвав замешательства, только удваивает ярость его солдат: они атакуют в штыки колонну генерала Цаха.
В эту минуту Келлерман, вклинившись в оборону неприятеля, видит, что дивизия Дезе вступила в бой с мощной сплоченной пехотой противника; он атакует с фланга, пробивает брешь, таранит, врезается в шеренги, прорывает боевые порядки. Менее чем за четверть часа пять тысяч австрийских гренадеров смяты, опрокинуты, разгромлены, уничтожены; они рассеиваются как дым. Генерал Цах с его штабом взяты в плен — это все, что осталось от колонны.
Тогда противник пытается ввести в бой свою многочисленную кавалерию; но непрерывный ружейный огонь, сокрушительный град картечи и наводящие ужас штыки быстро отражают контратаку.
Мюрат, стремительно маневрируя на флангах с двумя орудиями полевой артиллерии и гаубицей, сеет смерть на ходу.
