Перейдем к Ганнибалу. Вы, конечно, знаете, с какими средствами он выступил из Карфагена? У него даже не было восемнадцати или двадцати талантов, какими располагал его предшественник Александр. Но, испытывая нужду в деньгах, он захватил и разграбил в мирное время и вопреки договорам город Сагунт, таким образом разбогател и смог отправиться в поход. Извините, на сей раз я опираюсь не на Плутарха, а на Корнелия Непота. Не буду распространяться о том, как Ганнибал спустился с Пиренеев, перешел через Альпы, а также о трех битвах, которые он выиграл, всякий раз завладевая сокровищами побежденных, но остановлюсь на пяти-шести годах, какие он провел в Кампании. Неужели вы думаете, что он платил капуанцам за прокорм войска и что карфагенские банкиры, которые с ним разругались, высылали ему деньги? Нет! Война вскармливает войну — такова система Моргана, гражданин!
Теперь возьмем Цезаря. О, тут совсем другое дело! Он отправился в Испанию, имея что-то около тридцати миллионов долга, возвратился оттуда почти с тем же долгом, отправился в Галлию, провел десять лет у наших предков. За эти десять лет он переслал в Рим более ста миллионов. Переправившись через Альпы, он перешел Рубикон, устремился прямо в Капитолий, взломал двери храма Сатурна, где хранились сокровища, и взял на свои личные нужды (отнюдь не на нужды республики!) три тысячи фунтов золота в слитках. А когда он умер, — тот, кому двадцать лет назад кредиторы не давали выйти из его домишка на виа Субура, — то оставил по две или три тысячи сестерциев на каждого гражданина, десять или двенадцать миллионов Кальпурнии и тридцать или сорок миллионов Октавию. Опять-таки система Моргана, с той лишь разницей, что Морган — я в этом уверен! — умрет, не присвоив себе ни сокровищ галлов, ни золота Капитолия…
Теперь перескочим через тысячу восемьсот лет и займемся генералом Буонапарте…
Молодой аристократ, как и все враги завоевателя Италии, умышленно делал ударение на буквах «у» и «е», которые Бонапарт выбросил из своей фамилии. Это нарочитое произношение привело в ярость Ролана, и он готов был броситься на Баржоля, но спутник удержал его.
— Успокойся, — сказал он, — успокойся, Ролан; я уверен, что гражданин Баржоль не скажет, что генерал Буонапарте, как он его называет, — грабитель.
— Нет, я этого не скажу, но одна итальянская пословица скажет вместо меня.
— Посмотрим, что это за пословица, — проговорил генерал, не давая раскрыть рта Ролану и устремив на дворянина свой ясный, спокойный и глубокий взор.
— Вот она во всей своей простоте: «Francesi non sono tutti ladroni, ma buona parte». Это означает: «Не все французы воры, но…»
— … большая часть? — спросил Ролан.
— Нет, «Буонапарте», — ответил Альфред де Баржоль. Едва эти дерзкие слова сорвались с его уст, как тарелка, которую вертел в руках Ролан, полетела в оскорбителя и угодила ему в лоб.
Женщины вскрикнули, мужчины вскочили со своих мест.
Ролан разразился характерным для него нервным смехом и опустился на стул.
Молодой аристократ сохранял спокойствие, хотя струйка крови, сбегая от брови, текла по его щеке.
В этот момент вошел кондуктор и сказал, как обычно:
— Ну, граждане пассажиры, занимайте места!
И пассажиры, спеша покинуть комнату, где разыгралась ссора, устремились к дверям.
— Извините, сударь, — обратился к Ролану де Баржоль, — надеюсь, вы не едете в этом дилижансе?
— Нет, сударь, я приехал в почтовой карете, но не беспокойтесь, я и не думаю уезжать.
— И я тоже, — заявил англичанин. — Распрягайте лошадей, я остаюсь.
— А я уезжаю, — сказал со вздохом темноволосый молодой человек, которого Ролан величал генералом. — Ты знаешь, мой друг, что так надо, что мое присутствие там совершенно необходимо. Но, клянусь, я ни за что не покинул бы тебя, если бы не обстоятельства…
Когда он произносил эти слова, его голос, до сих пор твердый, металлического тембра, выдал отнюдь не характерное для него волнение.
Напротив, Ролан был в приподнятом состоянии духа; казалось, этот по натуре воинственный человек ликует, видя, что близится опасность, которую он если и не сам вызвал, то, по крайней мере, не собирался избежать.
— Ничего, генерал, — отозвался он. — Мы должны были расстаться в Лионе, ведь вы, по своей доброте, дали мне месячный отпуск, чтобы я мог съездить в Бурк к своим родным. Нам с вами не придется проехать вместе каких-нибудь шестьдесят льё, вот и все. Мы свидимся в Париже. Если вам понадобится преданный человек, готовый для вас на все, вспомните обо мне!
— Не беспокойся, Ролан, — ответил генерал.
Он стал внимательно вглядываться в лица двух противников.
— Прежде всего, — обратился он к своему спутнику, и в его голосе звучала неизъяснимая нежность, — не давай себя убить и, если можно, не убивай своего противника. Судя по всему, это храбрый молодой человек, а мне хочется, чтобы в один прекрасный день все мужественные люди стояли за меня.
— Постараюсь, генерал, будьте спокойны. В этот миг появился хозяин.
— Почтовая карета, следующая в Париж, подана, — объявил он.
— Генерал взял со стула свою шляпу и трость. Ролан вышел вслед за ним с непокрытой головой, чтобы все видели, что он не уезжает со своим спутником.
Альфред де Баржоль и не подумал его останавливать. Впрочем, было ясно: его противник скорее из тех людей, что ищут ссоры, чем из тех, что ее избегают.
Ролан проводил генерала до кареты.
— И все-таки, — произнес генерал, усаживаясь, — мне очень грустно, Ролан, что я оставляю тебя здесь одного и у тебя не будет секунданта из числа твоих друзей.
— Не беспокойтесь об этом, генерал; я не останусь без секунданта: всегда найдется любопытный, которому захочется посмотреть, как один человек убивает другого.
— До свидания, Ролан. Ты слышишь, я не говорю тебе «Прощай», а только «До свидания»!
— Да, дорогой генерал, — отвечал молодой человек, видимо растроганный, — слышу и благодарю.
— Обещай, что ты напишешь мне о себе, как только покончишь с этим делом, или что кто-нибудь известит меня, если ты не будешь в состоянии сам написать.
— О! Не тревожьтесь, генерал, — не пройдет и четырех дней, как вы получите от меня письмо, — отвечал Ролан и добавил с глубокой горечью в голосе: — Разве вы не заметили, что надо мной тяготеет рок, который не дает мне умереть!
— Ролан! — строго осадил его генерал. — Опять?!
— Ничего, ничего… — Ролан встряхнул головой и придал своему лицу выражение беззаботной веселости, какое, очевидно, было ему свойственно до того, как с ним приключилось какое-то несчастье, заставившее его в таком юном возрасте желать смерти.
— Так. Между прочим, постарайся кое-что разузнать.
