— Да, генерал, — ответил будущий граф Империи.
— Это вы дали Людовику Шестнадцатому совет явиться в Национальное собрание.
— Да.
— Дурной совет, гражданин Редерер! Я не последовал бы ему!
— Мы даем советы в зависимости от того, с кем имеем дело. Я не дал бы генералу Бонапарту совета, который я дал королю Людовику Шестнадцатому. После бегства в Варенн и после двадцатого июня трудно было спасти короля!
Они подошли к окну, выходившему в сад Тюильри. Бонапарт остановился и схватил Редерера за руку.
— Двадцатого июня, — проговорил он, — я стоял вон там (и он показал пальцем на береговую террасу), за третьей липой. В открытом окне я видел беднягу-короля в красном колпаке. Он выглядел таким подавленным, что мне стало его жаль.
— И что же вы сделали?
— О, ничего, что я мог сделать? Ведь я был всего лейтенантом артиллерии! Но меня так и подмывало войти, как другие, во дворец и шепнуть королю: «Сир! Дайте мне четыре пушки, и я берусь рассеять весь этот сброд!»
Что произошло бы, если б лейтенант Бонапарт поддался искушению и, радостно встреченный Людовиком XVI, рассеял бы «этот сброд», то есть парижан? Расстреляв народ 20 июня в защиту короля, смог ли бы он 13 вандемьера сделать то же в защиту Конвента?
Пока бывший прокурор-синдик, погруженный в раздумье, быть может, мысленно уже набрасывал первые строчки своей «Истории Консульства», Бонапарт в сопровождении всех примкнувших к нему и своего штаба предстал перед Советом старейшин.
Когда улегся шум, вызванный приходом этой толпы, председатель зачитал генералу декрет, облекавший его военной властью. Затем он предложил Бонапарту принести клятву.
— Тот, кто, обещая родине победу, всякий раз исполнял свое слово, — добавил председатель, — конечно, свято сдержит свое новое обещание служить ей и хранить верность!
Бонапарт простер руку и торжественно произнес:
— Клянусь!
Все генералы, находившиеся в его свите, вслед за ним произнесли, каждый от своего имени:
— Клянусь!
Еще не отзвучали слова клятвы, как Бонапарт заметил секретаря Барраса, того самого Болло, которого член Директории утром хвалил своим коллегам. Молодой человек явился сюда только для того, чтобы дать отчет о происходящем своему патрону, но Бонапарт заподозрил, что тот выполняет некое секретное поручение Барраса.
Генерал решил перехватить инициативу и подошел к Болло.
— Вы пришли сюда от имени Директории? — спросил он. И, не давая Болло ответить, он продолжал:
— Что они сделали с Францией, которая была на вершине славы, когда я ее покидал? Тогда царил мир, а теперь война! Тогда мы были победителями, а теперь терпим поражения! Тогда были миллионы, привезенные из Италии, а теперь всюду грабежи и нищета! Что стало со ста тысячами французов, которых я всех знал по имени! Они погибли!
Разумеется, эти слова непосредственно не относились к секретарю Барраса, но Бонапарту хотелось их сказать, нужно было их сказать, и ему было безразлично, к кому он обращается.
Но, быть может, даже с его точки зрения, было бы лучше, если бы он сказал их человеку, способному ответить ему.
Поднялся Сиейес.
— Граждане, — произнес он, — члены Директории Мулен и Гойе просят допустить их в собрание.
— Они больше не члены Директории, — заявил Бонапарт, — поскольку она уже не существует!
— Но они еще не подали в отставку, — возразил Сиейес.
— Так пусть пойдут и сделают это! — бросил Бонапарт. Вошли Мулен и Гойе.
Они были бледны, но казались спокойными: они знали, что идут на борьбу и в случае поражения, возможно, им грозит ссылка в Синнамари. Те, кого они сослали 18 фрюктидора, как бы проложили им туда дорогу.
— Я вижу с удовлетворением, — заговорил Бонапарт, — что вы готовы исполнить желания наши и двух ваших коллег.
Гойе сделал шаг вперед.
— Мы не намерены, — решительно начал он, — исполнять ваши желания и тем более желания наших коллег — бывших коллег, поскольку они подали в отставку! Мы намерены исполнить волю закона, а он требует, чтобы декрет, переносящий заседания Законодательного корпуса в Сен-Клу, был немедленно опубликован! Мы пришли выполнить долг, который налагает на нас закон, мы твердо решили встать на его защиту и бороться с мятежниками — кто бы они ни были, — которые дерзнут его нарушить!
— Нас не удивляет ваше рвение, — холодно сказал Бонапарт, — всем известно, что вы искренне любите родину, и, конечно, вы присоединитесь к нам.
— Присоединиться к вам! А зачем?
— Чтобы спасти Республику!
— Республику!.. Было время, генерал, когда вы имели честь быть ее опорой. Но сегодня именно на нас возложена славная задача — спасать Республику!
— Спасать Республику! — воскликнул Бонапарт. — А какими средствами вы располагаете? Вы опираетесь на вашу Конституцию? Но посмотрите! Она подгнила со всех сторон и вот-вот развалится! И если даже я сейчас не подтолкну ее одним пальцем, она и так не протянет и недели!
— А! — вскричал Мулен. — Наконец-то вы открываете нам свои коварные замыслы!
— Я не питаю никаких коварных замыслов! — воскликнул Бонапарт, топнув ногой. — Республика в опасности! Надо ее спасать. Я этого хочу!
— Вы этого хотите? — возразил Гойе. — Но мне кажется, не вам, а Директории следует сказать: «Я этого хочу!»
— Директории больше нет!
— В самом деле, за минуту перед тем как мы сюда пошли, нам передали, что вы провозгласили это.
— Директории больше нет, после того как Сиейес и Роже Дюко подали в отставку!
— Вы ошибаетесь: Директория существует, поскольку остается трое ее членов: ни Мулен, ни я, ни Баррас в отставку не подавали.
В эту минуту кто-то сунул листок бумаги в руку Бонапарт, сказав:
— Прочитайте! Бонапарт прочел.
— Нет, это вы ошибаетесь, — заявил он. — Баррас подал в отставку — вот вам документ! Закон гласит, что вас должно быть не меньше трех, иначе Директория не может существовать! Теперь вас всего двое! А вы сами только что заявили, что тот, кто сопротивляется закону, — мятежник.
И он передал бумагу председателю.
— Присоедините прошение об отставке гражданина Барраса к прошениям граждан Сиейеса и Дюко и провозгласите падение Директории! А я пойду объявить об этом солдатам.
Мулен и Гойе были ошеломлены: отставка Барраса разрушила все их планы! Бонапарту уже нечего было делать в Совете старейшин, но предстояло еще многое совершить во дворе Тюильри.
Он спустился по лестнице дворца в сопровождении всех примкнувших к нему.
