Не берусь вам ответить на этот вопрос: мои разыскания (а люди, знающие меня, подтвердят, что когда я ставлю себе какую-нибудь цель, то не жалею сил), — мои разыскания на сей раз ни к чему не привели.
То был каприз моды, а мода — богиня еще более причудливая, чем фортуна. Едва ли современные читатели знают, кто такой был этот Фрерон, и Фрерон, над которым издевался Вольтер, более известен, чем патрон этих элегантных убийц.
А между тем эти два Фрерона были в тесном родстве: Луи Станислас был сыном Эли Катрина, который умер в припадке гнева, когда издававшаяся им газета была закрыта хранителем печатей Мироменилем.
Сын, возмущенный несправедливостями, жертвой которых стал его отец, сначала горячо уверовал в идеи революции и вместо газеты «Литературный год», задушенной в 1776 году, стал издавать в 1789 году газету «Оратор народа». Он был послан на Юг в качестве чрезвычайного уполномоченного, и в Марселе и Тулоне до сих пор еще помнят совершенные им зверства.
Но все это было им позабыто, когда 9 термидора он выступил против Робеспьера и помог свергнуть с престола Верховного Существа воссевшего там гиганта, который из апостола стал богом. Но Фрерона отвергла Гора и бросила его на растерзание тяжелым челюстям Моиза Бей ля. Потом Фрерона с презрением прогнала Жиронда и предоставила Инару его проклинать. По словам свирепого и красноречивого оратора от Вара, Фрерон, нагой и покрытый проказой преступлений, был принят, обласкан, взлелеян термидорианцами. Затем из их лагеря он переметнулся в лагерь роялистов и, как это ни странно, оказался во главе молодых рьяных мстителей, потакая их бешеным страстям и пользуясь бессилием закона.
Морган с трудом пробирался в толпе этой «золотой молодежи», этой «молодежи Фрерона», жеманно картавившей, сюсюкавшей и то и дело клявшейся честью.
Надобно сказать, что вся эта молодежь в своих костюмах, связанных трагическими воспоминаниями, была все же охвачена безумным весельем.
Это трудно понять, но это факт.
Попробуйте, например, объяснить «пляску смерти», которая свирепствовала в начале пятнадцатого столетия, напоминая современный бешеный галоп, под управлением Мюзара; хороводы кружились по кладбищу Убиенных Младенцев, и среди могил валились бездыханными пятьдесят тысяч зловещих плясунов…
Морган явно кого-то разыскивал.
Но вот его остановил молодой щеголь; он только что погрузил красный от крови палец в серебряную вызолоченную табакерку, которую протягивала ему очаровательная «жертва»: на его изящной руке только этот палец не был умащен миндальной пастой. Он собирался было рассказать про удачную экспедицию, в которой он окровавил себе палец, но Морган улыбнулся ему, пожал другую его руку, затянутую в перчатку, и бросил:
— Я кое-кого ищу.
— Спешное дело?
— Соратники Иегу.
Молодой человек с окровавленным пальцем пропустил Моргана.
Тут ему преградила дорогу восхитительная фурия (как выразился бы Корнель), у которой волосы вместо гребня поддерживал кинжал с тонким, как игла, острием.
— Морган, — начала она, — вы здесь красивее, храбрее всех и достойнее всех любви! Что вы ответите молодой женщине на эти слова?
— Я отвечу ей, что люблю и мое сердце слишком мало, чтобы вместить два предмета любви, да еще и предмет ненависти.
И он продолжал свои розыски.
Внезапно его остановили двое молодых людей, которые горячо спорили, причем один утверждал: «Это англичанин!», а другой: «Это немец!»
— Клянусь честью, — сказал один из них, — вот человек, который может разрешить наш спор!
— Нет, — отвечал Морган, пытаясь прорваться сквозь эту преграду, — я очень спешу.
— Одно только слово, — попросил другой. — Мы с Сент-Аманом держали пари: он говорит, что человек, которого судили и казнили в Сейонском монастыре, был немец, а по-моему, англичанин.
— Не знаю, — ответил Морган. — Меня там не было. Обратитесь к Эктору, — в тот день он был председателем.
— Так помоги найти Эктора.
— Лучше вы мне скажите, где Тиффож, — я его ищу.
— Вон, в глубине зала, — и молодой человек указал туда, где лихо отплясывали кадриль. — Ты узнаешь его по жилету; его панталоны тоже заслуживают внимания, и я непременно закажу себе такие же из кожи первого же матевона, который мне попадется!
Морган не стал расспрашивать, чем замечателен жилет Тиффожа, какого фасона и из какой материи его панталоны, заслужившие одобрение такого знатока мод, как его собеседник. Он устремился в указанном направлении и увидал нужного ему человека, исполнявшего «па д'эте», столь замысловатый и столь причудливого плетения (да простят мне этот технический термин!), что казалось, будто он был пущен в ход самим Вестрисом.
Морган подал знак танцору.
Тиффож вмиг остановился, отвесил поклон своей даме, отвел ее на прежнее место, извинился, что должен отлучиться по спешному делу, и, подойдя к Моргану, взял его под руку.
— Вы его видели? — спросил Тиффож.
— Я только что от него.
— И вы передали ему письмо короля?
— В собственные руки.
— Он его прочел?
— Тут же.
— И дал ответ?
— Два ответа: один устный, другой письменный, но по существу это одно и то же.
— Письмо при вас?
— Вот оно.
— Вы знаете его содержание?
— Это отказ.
— Решительный?
— Решительнее быть не может.
— Ему известно, что, обманывая наши надежды, он становится нашим врагом?
— Я сообщил ему об этом.
— А что он ответил?
— Ничего, только пожал плечами.
— Каковы, по-вашему, его намерения?
— Об этом легко догадаться.
— Не задумал ли он прибрать к рукам власть?
— Похоже, что так.
— Власть, но не трон?
— Почему бы и не трон?
— Он не осмелится стать королем!
— О, я не уверен, что он станет именно королем, но не сомневаюсь, что он кем-то станет.
— Но, в конце концов, он всего лишь «солдат удачи»!
— В наше время, милый мой, лучше быть сыном своих трудов, чем внуком короля.
Молодой человек задумался.
— Я передам все это Кадудалю, — проговорил он.
— И добавьте, что первый консул сказал такие слова: «Вандея у меня в руках, и если я захочу, то через три месяца возьму ее без выстрела!»
— Это очень важное известие!
