Кыш-ш-ш-ш — огрызнулась птица и взмыла в серое сентябрьское
небо. Мальчику вновь показалось, что она смотрит на него, как оглядывают
комнату, только войдя в нее — без всякой цели. А глаза… он знал эти глаза.
Внезапно ему захотелось увидеть глаза матери — ее
темно-синие глаза. Он не помнил, когда еще с таким нетерпением хотел увидеть ее
— с тех пор, как был очень маленьким. Баю-бай, запело у него в голове голосом
матери, и этим «что-то» был голос ветра. «Баю-бай, засыпай. Баю-баюшки-баю, не
ложися на краю. Твой папаша бросил нас, он уехал слушать джаз!» Чертов джаз!
Укачивая Джека, мать курила одну сигарету за другой, не отрывая глаз от
сценария — голубые страницы, он помнил это ее выражение: голубые страницы.
«Баю-бай, Джеки, все кругом спят! Я люблю тебя, Джеки.
Ш-ш-ш… спи. Баюшки-баю».
На него смотрела чайка.
Внезапно Джека охватил ужас, сдавив горло железным обручем:
он увидел, что чайка действительно смотрит на него. Эти черные глаза (чьи они?)
рассматривали его. И он знал этот взгляд.
Кусок сырого мяса все еще торчал из клюва, но чайка тут же
окончательно проглотила его.
Джек повернулся и побежал, запрокинув голову и глотая
горячие соленые слезы. Тапочки увязали в песке, и его единственным желанием
было убежать как можно дальше от пристального взгляда, весь день преследующего
его. Двенадцатилетний одинокий Джек Сойер мчался к гостинице, забыв о
Смотрителе, слезы и ветер заглушали его крик, а он все пытался кричать: нет,
нет, нет!
Джек остановился на пригорке и перевел дыхание.
Разгоряченный и потный, он присел на скамейку, предназначенную для пришедших сюда
стариков, и убрал волосы со лба. «Возьми себя в руки. Капитан не должен
покидать свой корабль».
Мальчик улыбнулся и действительно почувствовал себя лучше.
Отсюда, с пятидесятифутовой высоты, все выглядело иначе. Возможно, виноват был
барометр, показывающий перепад давления или еще что-либо в этом роде. То, что
случилось с дядей Томми, — ужасно, но с этим можно смириться. Так говорила и
мама. Дядя Морган в этот раз появился со своим известием несколько поздно, но
вообще-то дядя Морган всегда приносит вред.
А мама… Она, конечно, самое главное!
С ней ничего не должно случиться, — думал Джек, сидя на
скамейке и вытряхивая из тапочек песок. С ней не должно ничего произойти, хотя,
конечно, это возможно. Прежде всего, никто не возьмется утверждать, что она
больна раком. Верно? Конечно. Если бы она была больна, то не взяла бы его сюда.
Скорей всего, они поехали бы в Швейцарию, где она принимала бы лечебные ванны
или что-нибудь в этом роде. Именно так она и поступила бы. Так, может быть…
Низкий, безлико-шепчущий звук проник в его сознание. Он
осмотрелся, и глаза его полезли на лоб. Песок возле его левого тапочка начал
шевелиться. Маленькие белые песчинки завертелись, образуя круг диаметром с
палец. В центре этого круга песок внезапно опустился, образовав ямку шириной
около двух дюймов. Края ямки находились в непрестанном движении — по кругу, по
кругу, так что зарябило в глазах.
«Так не бывает, — внушал себе Джек, а сердце, казалось,
сейчас выскочит из его груди. Участилось дыхание. — Так не бывает, это мираж,
или краб, или…»
Но ни краб, ни мираж тут ни при чем — это было ясно, как
Божий день.
Песок закрутился еще быстрее, звук усилился, наводя Джека на
мысль о статическом электричестве, опыты с которым он проводил прошлым летом.
Однако больше всего звук напоминал долгий и тягостный вздох, последний вздох
умирающего.
Все больше песка приходило в движение. Затем возникла
воронка, напоминающая туннель в Ад. Она то появлялась, то исчезала, появлялась,
исчезала — и опять появлялась. Чем шире становилась воронка, тем отчетливее по
ее краям проступали буквы: С, потом СО, потом СОЧНЫЕ ФРУКТЫ, прочитал он.
Песок завертелся быстрее, еще быстрее, с невероятной
скоростью. «А-а-а-а-а-х-х-х-х-х-х-х», — усилился. Джек заворожено смотрел на
него; мальчика сковал страх. Песок раскрывался, как большой темный глаз: это
был глаз чайки, уронившей добычу и теперь выискивающей ее.
«А-а-а-а-а-х-х-х-х-х-х», — шептал песок умирающим голосом. Это был не плод
воображения, как очень хотелось бы Джеку; голос существовал на самом деле. «Его
вставная челюсть выпала, Джек, когда ДИКОЕ ДИТЯ сбило его, она выпала, — хлоп —
и все. Йельский университет или нет, но когда ДИКОЕ ДИТЯ собьет тебя и выбьет
твою вставную челюсть — тебе конец. И твоей матери — тоже конец».
Джек вновь побежал не оглядываясь. Он откидывал волосы со
лба, и в широко распахнутых глазах пульсировал страх.
Джек быстро проскочил веранду гостиницы. Здесь обстановка
явно не располагала к беготне. В холле было тихо, как в библиотеке; серый свет
струился сквозь высокие окна, освещая потертые ковры. Джек прошел мимо конторки
и столкнулся с внимательным взглядом дневного клерка. Клерк не сказал ни слова,
однако уголки его рта дрогнули в молчаливом неодобрении. Этому мальчишке еще бы
вздумалось бегать в церкви! Огромным усилием воли Джек заставил себя спокойно
подойти к лифту. Он нажал кнопку, спиной ощущая, как клерк буравит его
взглядом. «Этот человек улыбнулся только раз за все время — когда узнал мою
мать», — промелькнуло в сознании Джека. Да и та улыбка была лишь данью
вежливости.
— Я думаю, каким нужно быть старым, чтобы помнить Лили
Кэвэней, — сказала мать Джеку, когда они остались в номере одни. Еще не так
давно ее узнавали все — ведь за двадцать лет она снялась в пятидесяти картинах.
Ее называли «Королевой кинематографа», сама же она шутила — «милашка из
мотеля». Шоферы такси, горничные, официанты — все они мечтали получить ее
автограф! Сейчас все это ушло в прошлое.
Джек переминался с ноги на ногу, ожидая лифта, а в ушах у
него звенел голос, доносящийся из воронки в песке. На мгновение он увидел
Томаса Вудбайна, милого важного дядю Томми Вудбайна, одного из своих опекунов —
нерушимого, как каменная стена, и все-таки погибшего на бульваре Ла Синега, чья
вставная челюсть валялась в двадцати футах от тела. Он вновь нажал кнопку.
Скорее же!
Потом ему померещилось кое-что похуже: его мать,
поддерживаемая двумя невозмутимыми мужчинами под руки, садилась в ожидавшую ее
машину. Внезапно Джеку захотелось в туалет. Он стал колотить в кнопку всей
ладонью, и невзрачный человек за конторкой издал удивленный возглас. Джек
сдавил другой рукой некое место пониже живота, чтобы уменьшить давление
мочевого пузыря. До его слуха донесся звук опускающегося лифта. Мальчик закрыл
глаза и плотно сжал коленки. Его мать выглядела неуверенной в себе, растерянной
и смущенной, а мужчины заталкивали ее в машину. Но Джек знал, что это
происходило не на самом деле: это были воспоминания — часть одного из снов — и
это происходило не с матерью, а с ним самим.
