Симпатичная улица, Фред. Да, я знаю, что интеллектуалы презирают
предместья – они не так романтичны, как кишащие крысами многоквартирные дома
или же умилительные деревенские уголки. В предместьях нет ни великих музеев, ни
великих лесов, ни великих свершений.
Но здесь было неплохо жить. Эти места знали свои хорошие
времена. Знаю, знаю, Фред, о чем ты думаешь. Хорошие времена, что еще за
хорошие времена! Чего в них было хорошего? В них не было ни великой радости, ни
великой печали. Если разобраться как следует, в них вообще ничего не было. Так,
ерунда одна. Посиделки на заднем дворе в летних сумерках, когда в яме для
барбекю жарится мясо, и все слегка пьяны, но никто не напивается, как свинья, и
не начинает буянить. Совместные поездки на стадион, где мы смотрели на игру
«Мустангов». Этих гребаных уродов, которые не сумели побить «Ирландцев» даже в
тот год, когда те сдавали все свои игры вчистую. Обеды с друзьями – у себя дома
и в гостях. Игра в гольф на вестсайдской площадке или экскурсии с женами в
Пондероза Пайнз, где можно было взять напрокат такие маленькие открытые
автомобильчики. Помнишь, как-то раз Билл Стоффер снес на таком дощатый забор и
въехал прямо в чей-то бассейн? Да, я помню, Джордж, мы все хохотали до упаду.
Но, Джордж, ведь нельзя все-таки… Так, стало быть, гнать сюда поскорее
бульдозеры, так что ли, Фред? Давай-ка, сравняем все это с землей. Тем более
что скоро вырастет новое предместье – в Уотерфорде, где до этого года не было
ничего, кроме нескольких вечно пустующих автомобильных стоянок. Неодолимая
Поступь Времени. Наглядное Свидетельство Прогресса. Только что ты там найдешь?
Кварталы спичечных коробков, раскрашенных в разные цвета? Пластиковые трубы,
которые будут замерзать каждую зиму? Пластиковое дерево? Все из пластика.
Потому что Мо в дорожном управлении сказал Джо в строительной фирме, а Сью,
которая работает секретаршей у Джо, сказала Лу из другой строительной фирмы, и
вот начинается большой уотерфордский земельный бум, повсюду идет строительство,
дома растут, как грибы, идет торговля. Можем предложить вам дом на Лиловой
улице, которая пересекается с Испанской, идущей на север, и Датской, идущей на
юг. А можете выбрать Вязовую, Дубовую, Кипарисовую,
Засунь-Себе-В-Жопу-Сосновую. У каждого дома на первом этаже есть туалет и
ванная, на втором – только ванная, а с восточной стороны – фальшивая труба. А
если невзначай возвращаешься пьяным, так ты свой гребаный дом и найти не
сможешь.
Но, Джордж… Заткни хлебало, Фред. Сейчас говорю я. Ответь-ка
мне лучше на вопрос: где твои соседи? Нет, я ничего не говорю, может, твои
соседи и были, так, дерьмом собачьим, но ты, по крайней мере, знал, кто они
такие и как их зовут. Ты хотя бы знал, у кого ты можешь попросить взаймы чашку
сахара, когда свой неожиданно кончился. Так где они, я тебя спрашиваю? Тони и
Алиса Ланг укатили в Миннесоту, потому что он попросил, чтобы его перевели в
другой штат, и его просьбу удовлетворили. Хобарты переехали в северную часть
города. Верно-верно, у Хэнка Алберта дом в Уотерфорде, но когда он возвращался
домой после заключения сделки, то выглядел он как человек, на которого нацепили
шутовскую карнавальную маску. Но я-то видел его глаза, Фредди. Знаешь, на кого
он был похож? Он был похож на человека, которому только что отрезало обе ноги,
а он пытается убедить всех, что он очень рад этому обстоятельству и с
нетерпением ждет того дня, когда ему поставят новые пластиковые протезы – ведь
они такие удобные: ударишься обо что-нибудь, и даже царапины не останется. Ну,
переедем мы, и где мы окажемся? Кем мы окажемся? Двумя чужаками, которые носу
не высунут из дома, вокруг которого такие же дома, в которых сидят такие же
чужаки. Вот кем мы будем, Фредди. Вот тебе и Неодолимая Поступь Времени. Понял
теперь, куда она ведет, эта Поступь? Пойдет пятый десяток, будешь ждать, пока
не стукнет пятьдесят. Потом будешь ждать, пока тебя не уложат на симпатичную
больничную койку и симпатичная медсестра не вставит тебе симпатичный катетер.
Фредди, пойми, в сорок лет перестаешь быть молодым. Собственно говоря, молодым
перестаешь быть в тридцать, а в сорок перестаешь обманывать себя по этому
поводу. Я не хочу стареть в чужом для меня месте.
Он снова плакал, сидел внутри холодной темной машины и
плакал, как ребенок.
Джордж, дело не только в дорожных работах и не только в
переезде. Я знаю, в чем дело.
Заткнись, Фред. Заткнись по-хорошему. Я тебя предупредил.
Но Фред заткнуться не желал, и это было плохим признаком.
Если он не сможет больше контролировать Фреда, то как он вообще обретет
душевный покой?
Дело-то ведь в Чарли, не так ли, Джордж? Ты не хочешь
хоронить его во второй раз.
– Да, дело в Чарли, – произнес он вслух. Голос звучал хрипло
и искаженно от душивших его слез. – И во мне. Я не могу. Я действительно не
могу… Он низко наклонил голову и перестал сдерживать слезы. Лицо его
исказилось, и он изо всех сил прижал кулаки к глазам, как маленький ребенок, у
которого карамелька выпала из дырки в кармане штанишек.
Когда он, наконец, тронулся в путь, он чувствовал себя, как
выжатый лимон. Внутри он был сух, в нем не осталось ни капли влаги. Пуст, но
сух. И абсолютно спокоен. Даже на опустевшие дома по обе стороны улицы, уже
покинутые их владельцами, он смотрел без малейшего волнения.
Теперь мы живем на кладбище, подумал он. Мэри и я, на
кладбище. Совсем как Ричард Бун в фильме «Я хороню живых». У Арлингов горел
свет, но и они уезжали пятого декабря. Хобарты переехали в прошлый уик-энд.
Пустые дома.
Поворачивая на подъездную дорогу своего дома (Мэри была
наверху; он различал неяркое сияние ее читальной лампы), он неожиданно подумал
об одной фразе Тома Гренджера, которую тот обронил пару недель назад. Он
поговорит об этом с Томом. В понедельник.
25 ноября, 1973
Он смотрел матч между «Мустангами» и «Боевыми Конями» по
цветному телевизора и пил свой личный фирменный коктейль. Это был его личный
коктейль, потому что люди смеялись, когда он пил его в обществе. «Боевые Кони»
вели со счетом 27:3 в третьей четверти. Рукера сбивали уже три раза.
Великолепная игра, что скажешь, Фред? Это точно, Джорджи. Я вообще не понимаю,
как ты выносишь такое напряжение.
Мэри спала наверху. За уик-энд потеплело, и теперь на улице
накрапывал мелкий дождик. Он и сам клевал носом. Сказывались три выпитых
бокала.
Третья четверть завершилась, и начался перерыв. На экране
появилась реклама. Реклама представляла собой рожу Бада Уилкинсона, который
вещал о том, что энергетический кризис – очень неприятная штука, и что все люди
должны обить чердаки изнутри теплоизоляцией и закрывать каминную заслонку,
когда не греют перед огнем старые кости, не жгут ведьм или что-то другое в этом
же роде. В конце появилась эмблема компании, которая представляла этот
рекламный ролик.
На эмблеме был изображен радостный тигр, высунувший морду
из-за белого щита с надписью: «Эксксон». Теперь уж никто не сможет отрицать,
что наступают черные дни, подумал он, раз уж даже «Эссо» сменила свое название
на «Эксксон». «Эссо» уютно выскальзывало изо рта, словно вздох человека,
раскинувшегося в гамаке. «Эксксон» больше походило на имя разжигателя войны с
планеты Юрир.
