– Отсюда сверху они похожи на маленьких мальчиков, которые
катают грузовики по песочнице, – сказала она.
За пределами города движение наладилось. Она взяла двести
долларов без смущения и без неохоты – однако, и без особого блеска в глазах.
Она распорола в одном месте подкладку своего пальто, засунула туда банкноты, а
потом зашила подкладку синей ниткой, найденной в коробке Мэри для цветных
принадлежностей. Она отказалась от его предложения отвезти ее на автобусную
станцию, ответив, что денег хватит на более долгий срок, если она поедет
автостопом.
– Так почему же такая симпатичная девушка путешествует
автостопом в одиночку? – спросил он.
– Что ты говоришь? – переспросила она, выныривая из потока
своих мыслей.
Он улыбнулся. – Откуда ты взялась? Почему ты едешь в
Лас-Вегас? Ты ведь тоже живешь вне общества, как и я. Так расскажи мне свою
предысторию.
Она пожала плечами. – Да тут и рассказывать-то особенно
нечего. Я была студенткой колледжа в Нью-хемпширском университете, в Дархеме.
Это рядом с Портсмутом. Ну, в этом году я перешла на предпоследний курс. Жила
за территорией кампуса. Вместе с парнем. Мы вдвоем сильно подсели на наркотики.
– Что-нибудь вроде героина?
Она весело рассмеялась. – Нет, я не знала ни одного
человека, который кололся бы героином. Лично мы, симпатичные мелкобуржуазные
наркоманы, предпочитаем галлюциногены. Лизергиновую кислоту
[9]
. Мескалин. Пару
раз пробовали пейот. Короче говоря, всякую химию. В сентябре-ноябре я улетала
по крайней мере раз шестнадцать, а то и все восемнадцать.
– И на что это похоже?
– Тебя интересует, были ли у меня неприятные ощущения от
приема наркотиков?
– Да нет, просто спросил.
– Конечно, часто бывали и неприятные ощущения, но они всегда
сопровождались и чем-то приятным. А к самым приятным ощущениям всегда
примешивалась какая-нибудь гадость. Как-то раз я решила, что заболела
лейкемией. Это было очень страшно. Но в основном было просто странно. Я ни разу
не видела Бога. Ни разу не хотела совершить самоубийство. Ни разу не хотела
кого-нибудь убить.
Она задумалась и замолчала на минуту-другую. Потом
заговорила снова.
– Всех почему-то волнует эта тема. Ортодоксы, люди вроде
Арта Линклеттера, говорят, что наркотики – это верный путь к смерти. А есть
сдвинувшиеся на этом люди, которые утверждают, что наркотики откроют перед
тобой все двери и сделают тебя свободным. Что с их помощью можно отыскать
туннель, ведущий к твоему внутреннему «я», словно твоя душа – это нечто вроде
сокровища в романе Райдера Хаггарда. Ты когда-нибудь его читал?
– В детстве читал роман «Она». Кажется, это ведь он написал?
– Да. Так вот, как ты считаешь, твоя душа похожа на изумруд
во лбу у какого-нибудь идола?
– Никогда об этом не задумывался.
– Мне кажется, что непохожа, – сказала она. – Я тебе
расскажу о самом лучшем и о самом худшем, что случалось со мной под
воздействием наркотиков. Самым лучшим было одно время принимать дозу прямо в
квартире и рассматривать обои. Там на обоях были такие маленькие круглые точки,
и они превращались для меня в снег. Я сидела в гостиной и смотрела на метель на
стенах по часу, а иногда и больше. И вот как-то раз через некоторое время я
увидела маленькую девочку, которая с трудом шла по сугробам. На голове у нее был
повязан платок – из какого-то очень грубого материала, вроде мешковины, и она
придерживала его рукой, вот так. – Она поднесла руку к подбородку. – Я
подумала, что она, наверное, идет домой, и вдруг, откуда ни возьмись, передо
мной возникает целая улица, вся заваленная снегом. И вот она прошла по улице, а
потом свернула на дорожку и вошла в дом. Вот это было лучше всего – сидеть в
квартире и смотреть стеновидение. Правда, Джефф называл это мозговидением, но
это в конце концов не так уж важно.
– Джефф – это тот парень, с которым ты жила?
– Да. А хуже всего мне было как-то раз, когда я решила
прочистить вантузом кухонную раковину. Не знаю, чего это вдруг на меня нашло.
Часто, когда улетаешь, тебе приходят в голову разные странные мысли – впрочем,
тогда они кажутся тебе совершенно естественными. У меня возникло такое чувство,
что я просто обязана прочистить раковину. И тогда я взяла вантуз и стала ее
чистить. И все это дерьмо полезло обратно из стока. Я до сих пор не знаю, что
из этой дряни было настоящим, а что просто привиделось мне. Кофейная гуща.
Драный кусок рубашки. Огромные комья застывшего жира. Красная жила, похожая на
кровь. А потом рука. Рука какого-то парня.
– Что?
– Рука, говорю. Я крикнула Джеффу, что кто-то запихнул к нам
в сток трубу. Но он, оказывается, куда-то ушел, и я была в квартире одна. Я
поднатужилась и вытащила руку по локоть. Рука лежала в раковине, вся
испачканная кофейной гущей, но предплечье-то уходило вниз, в канализацию! Я на
минутку пошла в гостиную проверить, не вернулся ли Джефф, а когда я пришла
обратно на кухню, руки уже не было. Это меня немного встревожило. Иногда рука
снится мне во сне по ночам.
– Безумие какое-то, – сказал он, сбавляя скорость. Они
проезжали мост, на котором велись реконструкционные работы, и движение было
ограничено.
– От галлюциногенов действительно делаешься безумным, –
сказала она. – Иногда это бывает забавно. В большинстве случаев – нет. Так или
иначе, мы здорово на это подсели. Видел когда-нибудь в книжке изображение
атома: ну, там, всякие нейтроны, протоны, а вокруг электроны носятся?
– Да.
– Ну так вот, наша квартира стала чем-то вроде атомного
ядра, а приходившие и уходившие люди – это как электроны. Люди приходят и
уходят, движутся туда и сюда, и все они абсолютно отделены друг от друга, как в
«Манхэттенской пересадке».
– Не читал.
– Обязательно прочти. Джефф всегда говорил, что у
Дос-Пассоса явно крыша съехала. Странная книга. Ну вот, как бы то ни было,
часто бывало так, что вечером мы садились перед телевизором, выключали звук и
врубали магнитофон – сидим, вконец одурманенные, а кто-то в это время трахается
в спальне, причем мы даже толком не знаем, что это за люди. Понимаешь, что я
имею в виду?
Вспомнив о вечеринках, на которых он надирался так, что
шатался по комнатам, ошарашенный, словно Алиса в Стране Чудес, он ответил, что
понимает.
– Так вот, как-то по телеку показывали программу Боба Хоупа.
Все уселись и смотрели – укуренные в задницу. Смеялись, как сумасшедшие, над
всеми этими старыми хрычами, над излюбленными словечками и добродушными
шуточками всех этих дорвавшихся до власти ублюдков из Вашингтона. Просто так и
сидели у телека, совсем как папочки и мамочки дома, и я тогда подумала: хорошо,
теперь ясно, для чего мы прошли через Вьетнам – чтобы Боб Хоуп ликвидировал
разрыв между поколениями. Вопрос только в дозе, и ты становишься таким же, как
твои родители.
