Но все вышло не так, как он рассчитывал. Воспоминание не
приходило. Он не мог вызвать в себе ощущение упругости ее грудей и тайный вкус
ее сосков. Он знал, что сам процесс полового акта был с ней куда приятнее, чем
с Мэри. Нежные мускулы Оливии плотнее обхватывали его член, и он лишь один раз
выскочил из ее вагины с легким хлопком, словно пробка из бутылки шампанского.
Однако он не мог в точности восстановить ощущение наслаждения. Вместо этого ему
захотелось заняться онанизмом. Это желание вызвало у него отвращение! Потом
само это отвращение вызвало у него отвращение. В конце концов, не святая же
она, – сказал он самому себе, усаживаясь за разогретый обед. Подумаешь,
автостопщица какая-то. К тому же слаба на передок. В Лас-Вегас захотелось ей,
ишь ты! В конце концов, он обнаружил, что пытается смотреть на все происшедшее
желтоватыми глазами Мальоре, и это открытие вызвало у него наибольшее
отвращение.
Позже он все-таки напился, несмотря на все свои благие
намерения, и около десяти часов вечера знакомое слезливое желание позвонить
Мэри снова проснулось в нем. Вместо этого он начал онанировать перед экраном
телевизора и кончил в тот самый момент, когда актер из рекламы неоспоримо
доказал, что анацин является лучшим обезболивающим во всем мире.
8 декабря, 1973
В субботу он никуда не поехал. Вместо этого он долгое время
бесцельно бродил по дому, откладывая то, что непременно надо было сделать. В
итоге он все-таки набрал номер родителей жены. И Лестер и Джин Каллоуэй скоро
должны были разменять восьмой десяток. На его предыдущие звонки отвечала Джин
(Чарли всегда называл ее «баба Джин»), и ее голос замерзал до состояния льда,
когда она понимала, кто звонит. Для нее, а также, без сомнения, и для Лестера
он был чем-то вроде животного, которое подцепило вирус бешенства и укусило их
дочку. А теперь это животное непрерывно звонит им домой, к тому же абсолютно
пьяное, и скулит в трубку, умоляя их дочку вернуться, чтобы иметь возможность
снова ее укусить.
Но на этот раз к телефону подошла сама Мэри. Он почувствовал
такое облегчение, что сумел собраться и начать разговор вполне связно.
– Это я, Мэри.
– Барт? Как ты поживаешь? – Невозможно было расшифровать
интонацию ее голоса.
– Прекрасно.
– Как поживают запасы «Южного Утешения»? Пока еще не
истощились?
– Я больше не пью, Мэри.
– Значит, ты одержал над собой победу? – Ему показалось, что
голос ее звучал холодно и враждебно, и он ощутил легкую панику, но не из-за ее
отношения, а оттого, что он вовсе не был уверен в правильности своего
предположения. Как мог человек, с которым он так долго прожил и которого, как
ему казалось, она так хорошо знает, ускользнуть от него так стремительно и
бесповоротно?
– Наверное, так оно и есть, – сказал он неуверенно.
– Насколько я понимаю, прачечную пришлось закрыть, – сказала
она.
– Возможно, это только временно. – У него возникло странное
ощущение, что он едет в лифте и ведет неуклюжий разговор с кем-то, кто считает
его ужасно скучным собеседником.
– Судя по тому, что сказала мне жена Тома Гренджера, вовсе
не временно. – Наконец-то в ее голосе послышались обвинительные нотки. Что ж,
это уже лучше, чем ничего.
– Ну, у Тома-то не будет проблем с работой. Наши конкуренты
гоняются за ним уже много лет. Ребята из прачечной «Брайт-Клин».
Ему показалось, что она вздохнула. – Барт, зачем ты
позвонил?
– Мне кажется, нам необходимо встретиться, – сказал он
осторожно. – Встретиться и все обговорить.
– Ты имеешь в виду развод? – Она произнесла эту фразу достаточно
спокойным тоном, но ему показалось, что на этот раз в ее голосе послышалась
паника.
– Ты этого хочешь?
– Я не знаю, чего я хочу. – Ее спокойствие дало трещину, и
теперь ее голос звучал сердито и испуганно. – Я думала, что у нас все
прекрасно. Я была счастлива и думала, что ты тоже счастлив. А потом все это
рухнуло, как карточный домик. За один день.
– Ты думала, что у нас все прекрасно, – повторил он.
Неожиданно он почувствовал к ней острую ненависть. – Если ты действительно так
думала, то и глупая же у тебя башка. Неужели ты решила, что я бросил работу
просто так, в качестве розыгрыша, словно старшеклассник, который швыряет
петарды в женский туалет?
– Тогда в чем же дело, Барт? Что с тобой случилось? Объясни?
Гнев его стремительно растаял, словно гнилой желтоватый
сугроб, и под ним обнаружились слезы. Он попытался подавить их, чувствуя себя
преданным. В трезвом виде этого не должно было случиться. Когда ты трезв, так
твою мать, ты должен держать себя в руках. Ты только посмотри на себя: готов
вывернуть свою душу наизнанку и рычать, уткнувшись ей в колени словно
мальчишка, упавший со скейта и содравший себе коленку. Но он не мог объяснить
ей, что с ним произошло, потому что сам этого точно не знал, а плакать неизвестно
о чем – это уж слишком похоже на обитателя сумасшедшего дома.
– Не могу, – ответил он наконец.
– Чарли?
– Если даже отчасти ты и права, то как ты могла не замечать
всего остального?
– Мне тоже не хватает его, Барт. Я тоскую по нему. Каждый день.
И вновь в нем поднялась волна негодования. Странно же ты
выражала свою тоску!
– Бесполезно это обсуждать, – сказал он после паузы. Слезы
текли по его щекам, но он старался, чтобы голос его звучал ровно. Ну что ж,
джентльмены, похоже, мы справились со своей задачей, – подумал он и чуть было
не хихикнул. – Во всяком случае, не по телефону. Я позвонил, чтобы пригласить
тебя на ленч в понедельник. В «Хэнди-Энди». Ну, как?
– Хорошо. Когда?
– Не имеет значения. Я могу отпроситься с работы. – Шутка упала
на пол и скромно скончалась.
– В час, – предложила она.
– Хорошо. Я займу нам столик.
– Закажи по телефону. Не приходи туда в одиннадцать, чтобы
надраться к моему приходу.
– Не буду, – сказал он смиренно, зная, что, скорее всего,
так и сделает.
Наступила долгая пауза. Казалось, им больше нечего друг
другу сказать. Почти теряясь в шуме помех, призрачные голоса едва слышно
обсуждали что-то на параллельной линии. А потом она сказала нечто такое, что
полностью застало его врасплох.
– Барт, тебе совершенно необходимо записаться на прием к
психиатру.
– Что?
– Записаться на прием к психиатру. Я знаю, что это звучит
диковато, и мои слова тебя шокируют, но я хочу, чтобы ты знал: что бы мы ни
решили, я никогда не соглашусь вернуться и жить с тобой, если ты меня не
послушаешь.
