Переходим к другим новостям. Член палаты представителей от
нашего штата Мьюриэл Рестон…
Он выключил радио.
Теперь, после выпуска новостей, днем, при свете яркого
зимнего солнца, ситуация предстала перед ним в более выгодном свете. Конечно,
полиция могла и умолчать о других уликах, но если они и в самом деле охотятся
за «Шевроле» вместо «Форда» и вынуждены разыскивать очевидцев с помощью
объявлений по радио, то он – в относительной безопасности, во всяком случае, на
некоторое время. Кроме того, даже если очевидцы и найдутся, это не будет
серьезной причиной для беспокойства.
Он выбросит мэрино ведро для мытья полов и откроет гараж,
чтобы оттуда выветрился запах бензина. Потом сочинит историю, чтобы объяснить
разбитое стекло «ЛТД», если кто-нибудь спросит. И, самое важное, он должен
морально подготовиться к визиту полиции. В конце концов, он – последний
оставшийся житель Крестоллин, Запад, и с их стороны будет совершенно
естественно проверить, что он за птица. И им не придется долго копаться в его
прошлом, чтобы выяснить, что его поведение в последнее время трудно назвать
здравым. Он сорвал важную сделку. Жена оставила его. Его бывший сослуживец
двинул ему в глаз в магазине. И, разумеется, в довершение всего, он – владелец
микроавтобуса, пусть даже и не марки «Шевроле». Все это не в его пользу. Но
ничто из этого не является доказательством.
Но если они все-таки раскопают какие-нибудь доказательства,
то, судя по всему, ему придется отправиться в тюрьму. Но тюрьма – это не самое
страшное место на свете. Это еще не конец света. Там ему дадут работу, будут
кормить. Ему не придется беспокоиться о том времени, когда кончатся деньги, полученные
за страховку. Разумеется, есть вещи куда пострашнее тюрьмы. Самоубийство,
например. Уж это-то гораздо хуже. Он поднялся на второй этаж и принял душ.
Позже в тот же день он позвонил Мэри. К телефону подошла ее
мать и в ответ на его просьбу позвать Мэри, фыркнула, но, тем не менее, не
стала вешать трубку. Когда же в трубке зазвучал голос Мэри, он показался ему
почти веселым.
– Привет, Барт. Заранее поздравляю тебя с Рождеством.
– И я тебя поздравляю, Мэри.
– Ты что-то хотел мне сказать, Барт?
– Ну, я просто купил тут всякие подарки… Просто несколько
безделушек… Для тебя, для племянников и племянниц. Так вот я и хотел узнать,
нельзя ли нам с тобой где-нибудь встретиться, чтобы я тебе все передал. Я,
правда, не обернул детские подарки…
– Ничего, я с радостью сделаю это сама. Но не стоило тебе
тратиться. Ты же не работаешь.
– Скоро все наладится, – ответил он. – Я уже подыскиваю себе
работу.
– Барт, скажи мне… Ты предпринял что-нибудь после нашего
разговора? Ну, то, о чем я тебя просила?
– Ты имеешь в виду психиатра?
– Да.
– Я позвонил парочке. У одного все забито чуть ли не до
самого июня. А второй отправляется на Багамские острова и пробудет там до конца
марта. Он сказал, что примет меня после возвращения.
– Как их фамилии?
– Фамилии? Господи, дорогая. Чтобы ответить на этот вопрос,
мне придется опять лезть в телефонный справочник. По-моему, первый был Адамс.
Николас Адамс…
– Барт, – перебила она печальным голосом.
– Может быть, и Ааронс, – произнес он поспешно.
– Барт, – повторила она снова.
– Ладно, – ответил он. – Можешь верить, можешь не верить.
Как твоей душе угодно.
– Барт, если бы только…
– Так что же насчет подарков? Я позвонил тебе по поводу
подарков, а не для того, чтобы разговаривать о каком-то поганом шарлатане.
Она вздохнула. – Привези их сюда в пятницу, хорошо? Я могла
бы…
– Ага, а твои мамочка и папочка наймут Чарльза Мэнсона,
чтобы он подкараулил меня у дверей? Давай все-таки встретимся на какой-нибудь
нейтральной территории, ты не возражаешь?
– Родителей не будет дома, – ответила она. – Они собираются
поехать на Рождество к Джоанне. – Под Джоанной имелась в виду Джоанна
Сент-Клер, двоюродная сестра Джин Кэллоуэй, жившая в Миннесоте. В детстве они
были близкими подругами – в то славное спокойное время, которое воцарилось
между войной тысяча восемьсот двенадцатого года и пришествием Конфедерации. В
июле у Джоанны был удар. Она крепко держалась за жизнь, но Джин сказала ему и
Мэри, что, судя по тому, что говорят врачи, она может умереть в любую минуту.
Приятно, наверное, жить, – подумал он, – когда в голове у тебя встроена вот
такая маленькая бомбочка. Эй, бомбочка, ну что, уже сегодня? Пожалуйста,
подожди еще один денек, я еще не кончила читать новый роман Виктории Холт.
– Барт, ты слышишь меня?
– Да, извини, я просто задумался.
– В час дня тебе подойдет?
– Отлично.
– Ты еще хотел мне что-то сказать?
– Да нет…
– Ну, тогда…
– Береги себя, Мэри.
– Хорошо. Пока, Барт.
– До свидания.
Он повесил трубку и отправился на кухню, чтобы приготовить
себе выпить. Женщина, с которой он только что разговаривал по телефону, была
уже совсем не той женщиной, которая сидела вся в слезах на диване в гостиной
меньше месяца назад и умоляла его помочь ей разобраться в том, откуда взялась
эта огромная приливная волна, захлестнувшая ее упорядоченную жизнь и
уничтожившая плоды двадцатилетних усилий. Это было удивительно. Он помотал
головой так, словно только что узнал новость о том, что сам Иисус Христос спустился
с небес на землю и забрал Ричарда Никсона в рай на огненной колеснице. Сомнений
не было: она вновь обрела себя. Более того, она обрела себя такой, какой была
много лет назад. Она стала совсем молоденькой девчонкой, образ которой уже
почти совсем выцвел в его памяти. Словно археолог, она осторожно извлекла из
забвения свое прежнее «я». Разумеется, это прежнее «я» слегка заржавело от
долгого хранения, но, тем не менее, было вполне пригодно к использованию.
Ржавчина сойдет, суставы разработаются, и это старо-новое «я» превратится в
цельную личность, возможно, и покрытую шрамами от этой неожиданной метаморфозы,
но уж никак не искалеченную. Вполне возможно, что он знал ее лучше, чем она
думала, и он прекрасно понял по одному лишь тону ее голоса, что она с каждым
днем становится все ближе и ближе к мысли о разводе, о полном разрыве с
прошлым. О таком разрыве, который не оставит после себя незаживающей раны –
может быть, всего лишь незаметный рубец. Ей было тридцать восемь лет. Перед ней
открывалась вторая половина ее жизни. У нее не было детей, так что не
приходилось беспокоиться о том, как бы нежные детские души не пострадали в
катастрофе, постигшей их брак. Сам он не станет предлагать ей развестись, но
если она предложит ему, он согласится. Он позавидовал ее новому «я» и ее новой
красоте. И если она и пришла к мысли о том, что последние десять лет ее
семейной жизни были длинным темным коридором, ведущим к солнечному свету, то
вряд ли он мог ее за это винить. Разумеется, ему было грустно, но винить ее он
не мог, это уж точно.
