– В те времена, Винни, прачечная была семейным бизнесом. Она
принадлежала Рэю и его папаше, Дону Таркингтону. А Дон получил ее в наследство
от своего отца, который основал «Блу Риббон» в 1926 году. Рабочего профсоюза в
прачечной не было, и, пожалуй, ребята из рабочего движения сказали бы, что все
три Таркингтона были патерналистскими эксплуататорами необразованных рабочих и
работниц. Именно так дело и обстояло в действительности. Но когда Бетти Кизон
поскользнулась на влажном полу и сломала себе руку, Таркингтоны оплатили счет
за лечение и выплачивали ей десять долларов на еду каждую неделю до тех пор,
пока она не смогла вернуться на работу. А на каждое Рождество они устраивали
сногсшибательный обед в приемочной – никогда за всю свою жизнь я больше не ел
таких вкусных пирогов с курятиной, а ежевичное желе, и рулеты, и шоколад на
любой вкус, и пудинги с миндалем и изюмом на десерт. Дон и Рэй дарили на
Рождество каждой женщине по паре сережек, а каждому мужчине – новый модный
галстук. У меня дома в шкафу для одежды все еще висят мои девять галстуков.
Когда Дон Таркингтон умер в 1959 году, я надел один из них на его похороны. Он
давно уже вышел из моды, и Мэри меня ругала, на чем свет стоит, но я все равно
его надел. В помещениях было темно, часы тянулись медленно, и работа была
нудной и тяжелой, но ты чувствовал, что людям есть до тебя дело. Если ломался
выжиматель, Дон и Рэй немедленно спускались вниз вместе с остальными и, закатав
рукава своих белых сорочек, выжимали простыни вручную. Вот чем был семейный
бизнес, Винни. Что-то в это роде.
Так вот, когда Ральф умер, а Рэй Таркингтон сказал, что он
уже нанял парня со стороны на должность начальника мойки, то я просто не мог
понять, что это такое происходит. А Рэй и говорит: я и мой отец хотим, чтобы ты
вернулся в колледж. А я говорю: здорово, конечно, только на какие шиши? Может
быть, на автобусные билетики? А он вручает мне чек на две тысячи долларов. Я
смотрю на этот чек и глазам своим не верю. Спрашиваю его, что это такое. А он
отвечает, что этого, конечно, недостаточно, но хватит на комнату, книги и плату
за обучение. А остальное заработаешь здесь, во время летних каникул, о'кей? А я
спрашиваю: существует ли способ вас отблагодарить? А он говорит: да, три
способа. Первый – вернуть этот заем. Второй – выплатить по нему проценты.
Третий – принести обратно в «Блу Риббон» все то, чему ты научишься. Я взял чек
домой и показал его Мэри, и она расплакалась. Просто закрыла лицо руками и
расплакалась.
Взгляд Винни был исполнен искреннего изумления.
– Итак, в 1955 году я вернулся в колледж и получил степень в
1957-ом. Я вернулся в прачечную, и Рэй поставил меня руководить водителями.
Девяносто долларов в неделю. Когда я заплатил первый взнос в счет погашения
долга, я спросил у Рэя, какой он назначит процент. Он говорит: один процент. Я
говорю: Что? Он говорит: то, что слышал. Что ты тут стоишь? У тебя что,
заняться, что ли, нечем? Я говорю: отчего же, есть чем, поеду-ка я в город и
привезу сюда доктора, чтобы он проверил, все ли в порядке у вас с головой. Рэй
расхохотался во всю глотку и велел мне убираться к чертовой матери из его
кабинета. Я полностью вернул долг в 1960 году, и знаешь, что случилось потом,
Винни? Рэй подарил мне часы. Вот эти часы.
Он расстегнул застежку и протянул Винни часы фирмы «Булова»
с золотым растягивающимся браслетом.
– Он сказал мне, чтобы я считал это подарком по поводу
окончания колледжа. За возможность получить образование я заплатил всего лишь
двадцать долларов процентов, а этот сукин сын еще вдобавок подарил мне часы за
восемьдесят. Там на крышке выгравировано: С наилучшими пожеланиями от Дона и
Рэя, прачечная «Блу Риббон». А Дон тогда уже год как лежал в могиле.
– В 1963 году Рэй поставил меня на твое нынешнее место. Я
присматривал за химчисткой, вел переговоры с новыми клиентами и следил за
автоматическими линиями, только в те времена их было не одиннадцать, а всего
лишь пять. На этой работе я оставался до 1967 года, а потом Рэй назначил меня
сюда. Потом, четыре года спустя, ему пришлось продать свое дело. Ты знаешь об
этом, как эти гнусные ублюдки выжали из него все соки.
Это превратило его в старика. Так что теперь мы являемся
частью корпорации, у которой еще пара дюжин таких филиалов, исправно пекущих
горячие пирожки – закусочные, поле для гольфа, три универсальных магазина,
торгующих по сниженным ценам, бензозаправочные станции и прочее дерьмо. А Стив
Орднер – что-то вроде почетного надсмотрщика над всем этим, и не более того.
Где-то в Чикаго или Гэри заседает совет директоров, который тратит на «Блу
Риббон» не более пятнадцати минут в неделю. Они срали на то, как функционирует
прачечная. Они ни хрена об этом не знают. Единственное, что они знают, – это
как читать финансовый отчет главного бухгалтера. А бухгалтер и говорит им:
слушайте, они строят новый участок 784-й автострады в западной части города, и
«Блу Риббон» стоит как раз на пути, вместе с половиной жилых кварталов. А
директора спрашивают: вот как, неужели, и сколько же они заплатят нам в счет
компенсации за нашу собственность? Вот, собственно говоря, и все. Господи, да
если бы Дон и Рэй Таркингтоны были бы живы, они бы затаскали по судам этих
дешевых пердунов из дорожного департамента и вывалили бы им на голову столько
судебных постановлений, что они не выбрались бы из-под них и до двухтысячного
года. Уж они бы сумели постоять за себя с хорошей крепкой палкой в руках. Может
быть, они и были парой алчных патерналистических ублюдков, Винни, но у них было
чувство места. О таком не узнаешь по финансовому отчету. Да если бы они были
живы и кто-нибудь сказал бы им, что управление дорожного строительства
собирается похоронить прачечную под восемью слоями дорожного покрытия, раздался
бы такой рев, что у самой ратуши было бы слышно.
– Но они мертвы, – сказал Винни.
– Да, они мертвы, это уж точно. – Он внезапно почувствовал,
что ум его расплылся и расстроился, как гитара в руках у непрофессионала.
Что-то важное, что он собирался сказать Винни, потонуло в хаосе личных
воспоминаний. Ты только взгляни на него, Фредди, он понять не может, о чем это
я толкую. Никак не может разобраться, что к чему. – Слава Богу, что они избавлены
от этого зрелища.
Винни ничего не сказал.
Усилием воли он попытался сосредоточиться. – Видишь ли,
Винни, я вот что пытаюсь тебе сказать. В этом деле замешаны две группы людей.
Такие как мы и такие как они. Мы – люди из прачечной. И это наше дело. Они –
бухгалтеры и директора, которых интересуют издержки и себестоимость. И это их
дело. Они сверху присылают нам всякие распоряжения, и мы должны их выполнять.
Выполнять – да, но не более того. Ты меня понимаешь?
– Разумеется, Барт, – сказал Винни, но было заметно, что он
не понял ни одного слова. Он и сам не был уверен, что понимает самого себя.
– Ну ладно, – сказал он. – Я поговорю с Орднером. И прими к
сведению, Винни, уотерфордский завод можно считать уже нашим. Я заключаю сделку
в следующий вторник.
Винни облегченно расплылся в улыбке. – Господи, вот это
класс!
