— Я надеялся, что он тебе понравится.
Пока щенок обнюхивал ее, Рэйчел принялась гладить его лохматые бока. Он лизнул ее в щеку.
— Я велел Холиоку поспрашивать у арендаторов, нет ли у кого щенка на продажу. Любой породы, лишь бы масть была желтой.
Рэйчел подняла голову и благодарно посмотрела на него. По дороге в ее комнату Себастьяна обуревали сомнения: выбор подарка представлялся ему не столь уж мудрым. Но по выражению ее лица он понял, что попал прямо в точку. Идея оказалась удачной. Просто вдохновленной свыше.
— О, Себастьян!
Рэйчел беспомощно покачала головой, не зная, что сказать. Себастьяну хотелось ее поцеловать, но щенок его опередил и поцеловал Рэйчел первым.
— А как его зовут? Это он или она? Где мне его держать? Ой, какой чудный песик!
«Чудным» он мог показаться разве что ей одной. Это был уже не слепой щеночек, а довольно крупный и неуклюжий подросток неопределенной породы, отдаленно напоминающий ретривера, но явно с примесью каких-то иных кровей (гончая? терьер?), которым еще предстояло проявиться с возрастом.
— Это кобель. Возможно, у него и была кличка, но Уильям ее не запомнил. Он твой, Рэйчел. Если, конечно, он тебе нравится.
— Очень нравится! У моего брата была собака, когда мы были детьми. А мне подарили кошку. Но мне всегда больше нравились собаки, — призналась она.
Они сели рядом на полу, пустив щенка обследовать комнату. Себастьян не сводил глаз с Рэйчел, пока она следила за собакой. Ее радость сторицей вознаградила его за проявленное внимание. Она была прекрасна. В этот день она надела свое черное платье; и хотя он уже успел привыкнуть к этому наряду и даже привязаться к нему (так любой предмет, напоминающий о любимой женщине, кажется по-своему милым), Себастьян надеялся, что видит его в последний раз. Он заказал ей новый гардероб у портнихи в Эксетере, и срок исполнения заказа подходил на этой неделе.
— Какое же имя ему дать? — задумчиво спросила Рэйчел, следя сияющим взглядом за комичными движениями щенка. — Раз уж он желтый, — повернулась она к Себастьяну, — мы могли бы назвать его Янтарем. Правда, это не очень мужественное имя.
— Безусловно.
— Как насчет Абрикоса?
Себастьян фыркнул и поморщился.
— А, я знаю — Лютик!
Теперь она его поддразнивала. Это было новое и совершенно восхитительное ощущение.
— Только попробуй назвать пса Лютиком, и я живо отправлю его обратно на ферму!
Щенок приковылял обратно и тотчас же затеял игру в перетягивание каната, ухватившись зубами за платок, который Рэйчел вытащила из кармана.
— О, придумала — Одуванчик! Нет, послушай, — смеясь, воскликнула она, когда Себастьян начал возражать, — честное слово, это отличная мысль. Одуванчик меняет окраску, как столичный щеголь — свои наряды. Поэтому мы будем звать его Денди — щеголь. Это ведь неплохое имя, правда? Денди!
Щенок навострил уши, как будто догадавшись, что речь идет о нем, и Рэйчел бросила торжествующий взгляд на Себастьяна.
Он был очарован.
— Это твой пес. Можешь назвать его хоть Пуховкой или Пудреницей, мне все равно. Можешь держать его здесь, если хочешь, но тогда тебе придется приучить его не пачкать в доме. А не хочешь — держи его на конюшне. Он может спать вместе с Колли Хорроксом. Еще неизвестно, каким он вымахает. Возьмем его на прогулку?
— Прямо сейчас?
— А почему бы и нет?
Ее пришлось уговаривать; она заявила, что у нее еще много дел, а позже ей предстоит нелицеприятное объяснение с Жодле по поводу нерадивости кухонной прислуги. Себастьян решительно отмел ее робкие возражения, и через несколько минут они уже выходили за ворота, а Денди весело бежал впереди.
Они задержались на мосту, чтобы полюбоваться солнечными бликами на весело журчащей воде в речке и оглянуться на дом.
— Как ты считаешь, Линтон-холл уродлив? — спросил Себастьян как будто между прочим.
Своего собственного первого впечатления он уже не помнил. Теперь для него это был просто Линтон, дом, в котором он жил.
— О нет, мне кажется, он очень красив. У него есть свои недостатки, но он держится с большим достоинством. И в нем нет ни капли самодовольства. А ты как думаешь? По-моему, он сам не принимает себя всерьез.
Себастьян улыбнулся, вспомнив, сколько насмешек обрушили на его дом Салли и компания. Но правда была на стороне Рэйчел: она неизмеримо превосходила их по человеческим качествам и умела видеть не только глазами (а взгляд у нее был проницательный), но и своим добрым сердцем.
— Я решил отремонтировать вон ту трубу, — сообщил он, указывая пальцем, — и переложить черепицу над карнизом, где течет крыша. Холиок говорит, что это место протекает уже больше ста лет.
Рэйчел вопросительно взглянула на него. Вероятно, ее удивило, что именно он решился нарушить столетнюю традицию равнодушия и пренебрежения. Себастьян и сам не смог бы объяснить, что его на это подвигло.
— А как выглядит твой дом в Суффолке? — спросила она, когда они вновь пустились в путь.
— Он называется Стейн-корт. Он огромный, просто необъятный. Не дом, а лабиринт с привидениями. Я его всегда терпеть не мог.
— Почему?
— Не знаю. Я в нем терялся, когда был ребенком. Казалось, он меня вот-вот поглотит. Тепла в нем было не больше, чем в поминальной часовне в честь безымянных героев, павших на войне.
— Но ты будешь там жить, когда унаследуешь титул своего отца?
— Да, наверное. Это будет моя основная резиденция, но большую часть времени я намерен жить в Лондоне. А что? Все так делают.
Нахмурившись, Себастьян поднял палку и бросил ее на тропинку перед собой. Денди радостно помчался за ней. Какое-то время они шли в молчании.
— Ты умеешь ездить верхом?
Рэйчел улыбнулась и отрицательно покачала головой.
— Я тебя научу. У меня есть лошадь, которая тебе подойдет, кобыла по кличке Молли. Кроткая, как ягненок. Ты не прочь?
Сам он уже предвкушал удовольствие.
— Я думаю, не стоит.
— Боишься лошадей?
— Нет, дело не в этом.
— Тогда в чем? Честное слово, тебе понравится!
Она опять покачала головой, улыбаясь, но не поднимая глаз. Он решил пока не настаивать. Ему впервые пришло в голову, что Рэйчел, быть может, вовсе не жаждет выставлять напоказ их отношения. Ну да, конечно, все дело в этом! Ему захотелось хлопнуть себя по лбу. Всегда так гордившийся глубоким знанием женщин, Себастьян почему-то проявил редкостную слепоту в отношении именно этой женщины. Но он намеревался извлечь уроки из своих ошибок. Не было на свете более прилежного исследователя женской натуры, чем Себастьян Верлен, когда предмет казался ему достойным интереса.
