– Откуда вы знаете? Вы уверены?
Теперь она не смотрела в глаза Оуэну и запомнившимся ему рассеянным жестом начала покусывать большой палец.
– Он пробыл здесь по крайней мере две недели согласно сведениям, полученным от моих людей.
Кэткарт выждал несколько секунд, потом спросил:
– Зачем он вас ищет, Кэтрин? Что ему нужно?
Кэтрин в ответ лишь неопределенно пожала плечами.
– Дорогая моя, я хочу, чтобы вы с ним встретились.
– Зачем?
Вопрос прозвучал едва слышно.
– Я хочу, чтобы он узнал от вас кое-какие сведения и передал их своему начальству. Сведения будут ложными. Вы возьметесь за это?
В комнате наступила тишина, нарушаемая лишь потрескиванием поленьев в очаге да тиканьем часов на каминной полке. Кэтрин уставилась на свои ладони, сохраняя полную неподвижность и думая обо всем, что потеряла. Честь, гордость, невинность. Уважение к себе. Надежду на счастье. Ей казалось, что ничего у нее в жизни не осталось, кроме ненависти к себе, но оказалось, что она заблуждалась. В ее душе еще сохранилась ненависть к Джеймсу Бэрку.
– И что ему за это будет? – спросила она после долгого молчания.
– Ничего серьезного. Он виконт, к тому же очень богат. Шлепнут по рукам, вот и все. Если вы рассчитываете причинить ему крупные неприятности, увы, вас ждет разочарование.
Кэтрин вновь покачала головой.
– Вы меня неправильно поняли, – пробормотала она, но объяснять ничего не стала.
Через несколько секунд она вновь села прямо:
– Ладно, Оуэн, я это сделаю.
Ее глаза загорелись, голос зазвенел, и в нем прозвучала твердая решимость:
– Будьте добры, подайте мне мой капот.
Он взял капот и помог ей одеться. Кэтрин откинула покрывала и встала с постели, скользнув ногами прямо в домашние туфельки.
– Хотите чаю?
– Нет, спасибо, – удивленно ответил Оуэн.
– Ну а я выпью с вашего позволения.
Она дернула шнур звонка, и почти тотчас же в дверях появилась горничная. Приняв заказ, она бросила удивленный и обрадованный взгляд на хозяйку и немедленно умчалась.
Едва сдерживая волнение, Кэтрин принялась ходить от кровати к окну и обратно.
– Ну и когда же мы приступим? Как это будет обставлено? Только обещайте мне, Оуэн, больше никаких карточных игр!
– Обещаю, их не будет.
Сколько ни старался, Оуэн Кэткарт не мог отвести от нее глаз:
– Скажите мне, Кэтрин, что этот майор Бэрк знает о вас? Кем он вас считает?
Метание взад-вперед прекратилось. Она посмотрела в пол, потом бесстрашно подняла на него взгляд.
– Он думает, что я шлюха.
В ее тихих словах прозвучала нескрываемая горечь. Кэткарт принялся поглаживать свою бородку:
– Вы серьезно? То есть вы говорите в буквальном смысле? Он считает вас проституткой?
– Я имела в виду именно это.
– Боже милостивый, да он, должно быть, настоящий осел! Что ж, отлично, мы это используем, все детали предоставьте мне. Принц хочет провести остаток зимы в Инвернессе, Кэтрин, но город занят войсками короля. Мы должны найти способ выманить их оттуда, чтобы принц вошел туда с остатками своей армии. Стоит им только войти в Инвернесс, как выбить их из города станет невозможно никакими силами. Я должен хорошенько обдумать те сведения, которые вам придется сообщить майору Бэрку, чтобы помочь нам достигнуть цели. Могу ли я снова навестить вас завтра?
– Да, разумеется.
– И еще одно. У нас очень мало времени. Если майор покинет Эдинбург прежде, чем мы успеем его использовать, для нас это будет непоправимо. Другой такой возможности может не представиться. Но, с другой стороны, вы были больны и все еще не вполне оправились…
– Оуэн, не беспокойтесь на мой счет. Даже мой доктор говорит, что у меня нет никакой болезни. Да будь я даже при смерти, и то встала бы со смертного одра, лишь бы оставить Джеймса Бэрка в дураках! Ни за что на свете я не упустила бы такой возможности!
Такая жестокая, неумолимая нота прозвучала в ее голосе, а в глазах появился такой ледяной блеск, что Оуэн Кэткарт слегка поежился.
– Прекрасно, дорогая моя, – сказал он тихо, – я постараюсь все устроить как можно скорее.
– Вот и хорошо. Я уже готова.
* * *
Ничем не примечательное двухэтажное здание с оштукатуренным фасадом и многочисленными трубами на черепичной крыше в безликой деловой части города по внешнему виду невозможно было отличить от любой другой пивной со сдающимися наверху меблированными комнатами. Однако именно здесь располагался «Единорог», лучший и самый дорогой бордель в Эдинбурге, в чем воочию мог убедиться любой счастливец, как только ему удавалось проникнуть за тяжелые входные двери и пройти мимо устрашающего вида вышибал. Преодолевшему эти преграды открывалась экзотическая красота внутреннего убранства, особенно близкая сердцу тех, кто отдавал предпочтение Древней Греции или Риму, так как все помещения, за исключением нескольких особых комнат в задней части дома, были отделаны именно в этом стиле, а все женщины рядились в туники, тоги, хламиды и прочие одеяния, которые в Эдинбурге 1746 года могли сойти за греческие или римские костюмы.
Бэрк не знал никакого пароля и не мог сослаться на имя какого-нибудь влиятельного завсегдатая в качестве рекомендации, но зато у него было много денег, поэтому массивные двери приветливо распахнулись перед ним. Лакей, наряженный древнеримским оруженосцем, проводил его в прихожую, где у него приняли шляпу и плащ, а затем провел в просторную гостиную, имевшую вид подземного грота. Стены и пол были вытесаны из грубого камня, равно как и скамьи, и низкие столики, в обдуманном беспорядке разбросанные по залу. В каждом углу стояли мраморные статуи обнаженных языческих богов и богинь, некоторые из них держали горящие факелы. Стены были увешаны роскошными гобеленами с изображением бесчисленных любовных сцен. В середине зала располагался утопленный в полу бассейн, обрамленный искусственными скалами с настоящим живым мхом. Здесь тоже горели факелы, в воде плескались две полуобнаженные наяды,
[33]
занятые беседой с неким полностью одетым джентльменом, который развлекался, бросая им виноградины. В углу юная леди в костюме дриады
[34]
перебирала струны арфы. По всему помещению разливался неяркий, щадящий глаза и льстящий самолюбию некоторых посетителей розоватый свет искусно расставленных масляных ламп, задрапированных кисеей. Только бы пожар не начался раньше, чем он успеет закончить свое дело и уйти, взмолился Бэрк.
