Кристина так и не успела постичь, в чем же смысл этого сборища, на котором выставлялось на всеобщее обозрение то, что она никак не предназначала для посторонних глаз: девушка не смогла больше выносить мучений от нахождения внутри крохотного деревянного треугольника и, неловко шевельнувшись, неожиданно потеряла равновесие. К ужасу ее сестер по монастырю, дверцы каморки под приставной лестницей вдруг распахнулись настежь, и все увидели, как сочинительница святотатственных текстов, которые они читали вслух, падает на пол с этой верхотуры. Когда Кристина поднялась на ноги, она заметила, что сестры взирают на нее с робостью. Девушка не сразу сообразила, что это они чувствуют себя застигнутыми на месте преступления. В конце концов одна из монахинь встала из-за стола и обратилась к Кристине умоляющим тоном:
— Моя госпожа, прости нам нашу бесцеремонность, но твои записи — это самое высокое из учений, такое же, как Евангелия.
Другая сестра молитвенно сложила ладони и, словно обращаясь к высокопоставленной особе, прибавила:
— Мы все — твои рабыни. Пожалуйста, не доноси на нас матери-настоятельнице.
Кристина была настолько растеряна, что не могла произнести ни слова. После той ночи Кристина против своей воли превратилась в нечто вроде духовной наставницы для горстки монахинь, которые втайне ее боготворили. Они вскоре сплотились в некое подобие подпольного сообщества, которому в ближайшем будущем предстояло внести настоящий раскол в монастырскую жизнь. Переписка между Кристиной и Аурелио, которая до этого момента была лишь тонкой ниточкой, сделалась связующим звеном между мужской и женской обителями. Постепенно между двумя монастырями выстраивался мост, прибавлявший в прочности день ото дня: теперь уже письмами обменивались не только эти двое — их примеру последовали и другие молодые монахи и послушницы. Монастыри находились почти что по соседству — и все-таки до сей поры они казались двумя изолированными вселенными. Однако когда завязалась переписка, их обитатели почувствовали себя близкими, и не только духовно: неожиданно они почувствовали, что и физически близки друг другу. Обмен мнениями и впечатлениями об их раздельном существовании взаперти заставил этих женщин и мужчин увидеть, что они понапрасну растрачивают свои дни в заточении этих стен, что их судьбами управляют сластолюбивые педерасты, волки в облачениях пастырей. Письма были полны сомнений, но в них проглядывало и открытие истины, несущей в себе негодование, но также и глубокую нежность. Из строк этих посланий рождались романы по переписке; начали появляться стихи, исполненные любви, а еще юношеской чувственности.
Восстанию молодых монашков и послушниц суждено было вспыхнуть очень скоро — скорее даже, чем подозревали они сами.
2
Вильявисьоса
I
Исход
1
Труа, 1348 год
Кристина и Аурелио встретились вновь. Словно предводители разных частей единого войска, они, можно сказать, ехали во главе двух легионов: Кристина, верхом на гнедом жеребце, одетая в монашеское облачение, но с откинутым на плечи капюшоном, с непокрытой головой и развевающимися по ветру волосами, вела за собой десятка два послушниц, решившихся вместе с ней на побег. Аурелио летел к ней на всем скаку по тропе, отмечавшей границы полей, принадлежавших женскому монастырю. Позади облака пыли, поднятого копытами его скакуна, за ним следовала дюжина мужчин, в большинстве своем — молодых монахов. Аурелио остановил коня на небольшом расстоянии от Кристины. Какое-то время они молча смотрели друг на друга, потом юноша спешился, медленным шагом подошел к своей возлюбленной и протянул ей руку, предлагая спуститься. Так она и сделала — ни на секунду не отводя глаз от глаз Аурелио. Лицом к лицу, не произнеся ни слова, они взглядами пересказали друг другу все то, что хотели высказать за эти два долгих, нескончаемых года, а потом наконец-то слились в объятии. Кристина не удержалась и беззвучно зарыдала — это была вспышка всех чувств, которым она долго не позволяла прорваться наружу: безудержная любовь в своем первозданном смысле; пленительное ощущение победы; боль, которую так долго приходилось держать в себе и которая теперь превратилась в переполняющее ее счастье; стремление к свободе перед лицом грядущего — и потрясение, вспышка противоречивых и невыразимых ощущений. Мужчины и женщины взволнованно наблюдали за этой встречей, а еще они разглядывали друг друга, заразившись тем же чувством, которое слило воедино тела Кристины и Аурелио. Однако нужно было торопиться. И тогда мужчины и женщины перемешались между собой, сплотившись в единую тесную группу, и продолжили свой путь на закат.
Это был долгий и опасный исход в сторону испанских земель. У беглецов было всего несколько часов преимущества перед французскими войсками, которые бросились за ними в погоню, готовые захватить их живыми или мертвыми. Когда настоятель мужского монастыря отец Альфонс обнаружил на рассвете исчезновение тринадцати своих монахов, он не сразу понял, что произошел побег. Однако его изумление многократно возросло, когда стало известно, что в женском монастыре тоже пропало двадцать монахинь. Прежде чем пуститься в путь, соединенный отряд мужчин и женщин остановился на вершине холма. Оттуда, в свете первых лучей солнца, они бросили свой прощальный взгляд на город. Больше всего их поразило, насколько близко друг к другу стояли два монастыря. С их наблюдательной позиции шпили на башнях домов вообще путались между собой, и две обители сливались в единое целое. Беглецам стоило большого труда поверить, что, находясь так близко, они были так далеки друг от друга в течение стольких лет! Они в последний раз посмотрели на красные крыши Труа, в молчании попрощались с городом и пустились в путь по узенькой тропке, змеей скользившей по холму.
Беглецы оставили за собой широкий шлейф кривотолков. Негодование аббата достигло своей высшей точки, когда обнаружились свидетельства крестьян, видевших, как две группы сливаются в одно демоническое воинство и продолжают путь вместе. Рассказы о побеге начали множиться, они становились все более ветвистыми в воображении людей — вскоре появились очевидцы, утверждавшие, что, когда две группы встретились, мужчины и женщины тотчас же сбросили с себя одежды, переплели свои обнаженные тела и предались блудодействию в парах, в тройках, в кучах, не разбирая ни пола, ни возраста; находились даже такие, кто видел, как Дьявол собственной персоной руководил этой бесстыдной оргией. Аббатиса, со своей стороны, втайне сетовала, что побег предприняли самые молодые и прекрасные монашенки — именно те, что доставляли ей больше всего наслаждения во время общих сборищ, кончавшихся мистическими экстазами. Мать Мишель тосковала примерно так же, как тосковала бы покинутая возлюбленная, и вот в ее сердце поселилась ненависть, соизмеримая лишь с ее горем. Поэтому настоятельница не колеблясь поддержала аббата Альфонса: дезертиров следовало подвергнуть самому суровому и примерному наказанию. Помимо войска на ноги были подняты еще и крестьяне: вооружившись вилами, серпами, косами и дубинами, они отправились на охоту за еретиками. Узнав о случившемся, Жоффруа де Шарни лично распределил оружие между мужчинами, работавшими на его полях, и возглавил отряд охотников за собственной дочерью. Герцог собрал и еще одну группу, под предводительством своего сына, и отдал категорический приказ на случай поимки Кристины:
