— Что?
Набрал в легкие побольше воздуха — для храбрости. Предвечерний июльский воздух в этом смысле ничуть не хуже рюмки водки.
Сказал:
— Я бы, пожалуй, проверил, что будет, если ты согласишься переночевать со мной в этой квартире на Палангос. Мне почему-то кажется, все дело именно в ней. Хотя, конечно, никаких доказательств. Только смутное ощущение.
— Должна сказать, что столь хитроумным способом меня еще кавалеры в гости не зазывали, — улыбнулась Бета.
— Куда им, твоим кавалерам.
И рассмеялись — в точности как вчера, практически на ровном месте, воспользовавшись первым попавшимся поводом, потому что смеяться вместе — это огромное удовольствие, грех такое упускать.
Когда успокоились, сказал:
— Мне, конечно, очень страшно тебя туда звать. Потому что я же не знаю, что потом будет. И здорово опасаюсь, что наваждение рассеется. И мы проснемся первого августа. А потом второго, третьего и так далее, как все вокруг. И быстренько доживем до первого сентября — в этот день я там поселился. Вот, кстати, интересно, я снова приду туда с риелтором? До сих пор ни одного двойника не встретил, а уж как искал. Впрочем, двойник — это как раз ладно бы. Наверняка с ним можно поладить. И зажить дружной коммуной на радость всем адептам прикладной темпорологии. Что меня по-настоящему пугает — я же могу проснуться второго сентября, причем совершенно один, потому что знакомство с тобой мне примерещилось… Впрочем, есть и более оптимистические версии развития событий.
— Например?
— Может быть, ты застрянешь в этом лете вместе со мной?
— Думаешь, такое возможно?
— Конечно, нет. Но все, что происходит со мной в последнее время, невозможно. Каждая секунда моей жизни — невозможна. Так что вопрос лишь в том, какое именно невозможное решит с нами случиться. Пока не попробуешь, не узнаешь.
— Господи, какой все-таки бред, — вздохнула Бета. — И ведь зачем-то я тебя слушаю. Более того, я и в гости к тебе пойду. И ночевать останусь. И обниму тебя крепко-крепко, чтобы не смел никуда исчезать без меня. Ни в какое дурацкое второе сентября. Ты что! Даже думать об этом не желаю.
— Ты серьезно?
— Совершенно серьезно. Только знаешь что? Я должна взять с собой Бите. Потому что, с одной стороны, я тебе, конечно, не верю. Мне приятно думать, что все это — такой специальный сложносочиненный розыгрыш. Психологический тест из серии: «Достаточно ли влюбленная вы дура?» Может, ты вообще проводишь какой-нибудь дурацкий эксперимент. И черт с тобой, проводи, я не против. Но если вдруг ты все-таки говоришь что-то вроде правды, тогда… Ну, в принципе, ничего страшного, именно сейчас я вполне могу позволить себе исчезнуть. Перевод сдала, мама умерла два года назад, а все остальные распрекрасно без меня обойдутся. А вот кошку надо кормить, что бы ни случилось.
Сказал:
— Ты абсолютно права. Кошку надо кормить. Конечно, мы возьмем Бите. Я даже могу понести ее лоток.
— Вот именно эти слова, — вздохнула Бета, — я мечтала услышать от мужчины всю жизнь. Ты — мой герой.
Сам не заметил, когда перестал бояться, что все пойдет как-нибудь не так. Но факт — перестал. Видимо, еще по дороге, пока шли пешком от Ужуписа до улицы Палангос, через весь Старый город. Потому что, вставляя ключ в замочную скважину, был храбр, как никогда прежде.
Это было такое счастье — ничего не бояться.
И когда поутру они проснулись — все трое одновременно, — не потянулся за телефоном, чтобы посмотреть дату. Главное, что Бета рядом, никуда не исчезла, и серая кошка по имени Бите сидит на подоконнике, значит, остальное уладится как-нибудь само.
Но телефон сразу цапнула Бета.
— Ты не менял настройки? — строго спросила она. — Правда, что ли, десятое июня? То есть вообще все — правда? И ты — правда? И я?
Пожал плечами:
— Вот уж не знаю, правда ли мы с тобой. А что касается даты, можем выйти за свежей газетой. Тем более никакой еды в доме все равно нет. Кроме кошачьей.
— Десятое июня, — повторила Бета. — Ну ничего себе. Десятое июня! Влипла я, получается, в твое вечное лето. И это что, навсегда?
— Не знаю. Но очень надеюсь, что так. Хотя, конечно, опасаюсь, что ты со мной заскучаешь.
— Ничего, — отмахнулась Бета. — Если заскучаю, схожу в кино, и все как рукой снимет. В любом случае, это случится еще очень-очень нескоро. Например, позавчера.
Переулок Пасажо
Pasažo skg.
Черный Ветер
— Черный Ветер. Приближается Черный Ветер.
Очень ее боялась.
С виду совершенно обычная старушка. Вовсе не отталкивающая. Напротив, красивая. Из тех, кто с возрастом истаивает до прозрачности, щиколотки и запястья у них становятся тонкими, как у детей, морщинистая кожа нежна, как мятый маковый лепесток, а темно-карие когда-то глаза выцветают до янтарной желтизны. Юта и сама не отказалась бы постареть именно так, но знала, что ей не светит — другой тип, увы. Мясистое лицо, крупные черты, широкая кость, кровеносные сосуды слишком близко к поверхности кожи — пока все это не мешает казаться условно привлекательной, но с возрастом придется превратиться в печального краснорожего бульдога, и лучше свыкаться с такой перспективой заранее, не пестуя иллюзий.
А старушке из переулка Пасажо достаточно было надеть длинное платье из небеленого льна и аккуратно уложить седые волосы, чтобы казаться не выжившей из ума старой курицей, а феей из волшебной страны, явившейся озарить своим присутствием серые будни горожан. Может быть, именно поэтому бормотание про Черный Ветер звучало в ее устах не маразматическим бредом, а устрашающим пророчеством. Безумицы так хорошо не выглядят, феи не сходят с ума.
«Хотя с чего это я взяла? — сердито думала Юта. — Еще как сходят. И вот нам живой пример».
Но как ни старалась быть ироничной, как ни выстраивала дистанцию между собой и собственным страхом, ничего не получалось. Всякий раз, сворачивая с Арклю в переулок Пасажо, невольно сжималась в комок, бормотала про себя: «Только бы ее не было, только бы сегодня ее не было» — и ликовала, когда переулок оказывался свободен.
Конечно, разумнее было бы просто изменить маршрут, но когда среди дня убегаешь с работы ради миндального латте в маленьком «Кофеине» на Диджои и у тебя максимум четверть часа на все удовольствие, включая вполне вероятную очередь, приходится выбирать наикратчайший путь. А отказываться из-за сумасшедшей старухи от вкуснейшего в мире кофе и нескольких торопливых затяжек табачным дымом — это уже самая настоящая позорная капитуляция. Отец однажды сказал, что храбр не тот, кто не знает страха, а тот, кто способен действовать невзирая на страх. Эту формулу Юта усвоила сразу и навсегда. С годами из нее получилась очень храбрая трусиха, и сдаваться она не хотела.
