Вдруг осознала, что и сама улыбается. И было отчего — острая боль в груди внезапно прошла, уступив место обычному в таких случаях блаженству, которое на самом деле просто отсутствие муки, норма. А все равно, господи, какой же кайф.
«Какой кайф, — думала Юта, подставляя разгоряченное лицо свежему влажному ветру. — Просто счастье. Больше ничего не болит».
«Боли не существует, она — иллюзия» — так говорила старуха из переулка Пасажо. Что ж, безумная или нет, а прожила она достаточно, чтобы узнать о боли все, что может узнать о ней человек. Или почти все. И кстати, старуха утверждала, будто внезапное исчезновение боли — самая верная примета прихода Черного Ветра. Который, по ее словам, не просто дует, а выворачивает мир сновидениями наружу. Интересно, сновидениями наружу — это как?
Зачем-то достала из кармана речные камешки, покрутила в руках, подумала: «Оставлю их здесь, на подоконнике. Кто-нибудь молодой, глупый и хороший решит, что это добрый знак, заберет и несколько дней будет счастлив. Или счастлива — что вероятней. Девочки на такие штуки чаще ведутся. И это понятно — нам труднее живется. Хотя бы потому, что неписаное требование нравиться всем подряд никто, увы, не отменял. Интересно, а зачем? По-моему, в обществе, где физическое выживание одинокой самки больше не ставится под вопрос, нравиться кому ни попадя — ненужное и даже вредное излишество… Ой».
«Ой» — это уже было про камни. Они лежали на ладони, такие прекрасные, словно никогда не были речной галькой, или что там обычно лежит на дне водоемов. Старший (из большой реки, к тому же подобранный первым) снова обрел золотой блеск, заставивший Юту извлечь его из воды. Младший камень, подаренный юной искательницей сокровищ, казался сейчас настоящим самоцветом — не рубином-изумрудом, конечно, но вполне себе драгоценной пейзажной яшмой, из которой и правда не грех сделать украшение.
Несколько секунд Юта смотрела на камни, а потом решительным жестом отправила их в рот. Сказала себе: «Будем считать, что в город действительно пришел старухин Черный Ветер. Если уж у меня наконец-то ничего не болит, а простая и честная речная галька зачем-то меняет цвет среди бела дня. Я, конечно, веду себя как дура, зато теперь самую лютую тоску можно будет объявить просто сном. А потом взять и проснуться. И понять, что все хорошо… А, кстати, и правда, вполне неплохо».
«Неплохо» — это было слабо сказано. От тоски, навалившейся еще в конце февраля и с тех пор ни на миг не ослаблявшей хватку, остались лишь воспоминания. Малоприятные, честно говоря. Но какая разница, если сейчас ее нет. «Это потому, что я веду себя как дура, — сообразила Юта. — У дураков не бывает депрессий, вот в чем штука. Надо иметь в виду на будущее. Пригодится».
Тротуар под ногами дрожал и переливался, улица текла, как течет река — стремительно двигаясь вперед и одновременно оставаясь на месте. Один из мужчин, куривших возле бара, выбросил сигарету и стал взлетать неторопливыми рывками, как воздушный змей. Второй открыл было рот, явно намереваясь спросить: «Ты что творишь?» — но в последний момент передумал, рассмеялся, стал прозрачным и дрожащим, как мыльный пузырь, взмахнул радужной рукой и исчез. Девочки-студентки одна за другой взрывались фейерверками, а потом подолгу, с нескрываемым наслаждением собирали себя заново из разноцветных искр; какой-то серьезный мальчишка смотрелся в живот приятеля, как в зеркало, деловито примеряя все свои лица по очереди, одно за другим. Зацвели выставленные на улицу столы, к ним, как котенок, ластилась лужа, из окна на третьем этаже выглянула любопытная драконья морда, в небе появился первый поющий шар, зальели стеклянные пцы, свеллые тройсеры, как всегда, запрайтились в хуух — кошмар закончился, все наконец-то стало хорошо, вернее, просто нормально. Понятно, логично, привычно непредсказуемо и абсолютно осмысленно, спасибо, Господи, я снова дожила до этого дня.
Юта привычным жестом испепелила ставший ненужным картонный стакан, посмотрела на свои ладони — огненную и ледяную. Подумала: «Интересно все-таки, какой смысл в этих долгих периодах существования без памяти о себе?» Потом, впрочем, вспомнила, какой в этом смысл. И вообще все.
Скомандовала: «Срочно за работу, смотри, что тут творится». Наскоро перечертила несколько искривившихся линий мира, оборванную связала крепким узлом — теперь небось срастется. Решила заодно заняться собой, сколько можно откладывать, сапожник без сапог — это даже не смешно. И осторожно, стараясь не погасить, остудила один из семнадцати звонов небытия над своей левой бровью, чтобы не докучал потом, когда снова наступит штиль. А покончив с делами, вошла в то течение, где восхитительный хаос бытия более-менее упорядочен — ровно настолько, чтобы две подружки могли посидеть в кафе, не беспокоясь о том, во что секунду спустя превратятся под ними стулья.
В первый момент подумала, что Тали еще не пришла, потом поняла, склонилась над зеркальным столом и укоризненно покачала головой — дескать, ну что ты вечно дразнишься, как маленькая.
— А здорово я тебя напугала, скажи? — подмигнуло отражение, точная копия Юты, только глаза не серые, а желтые, в этом вопросе Тали всегда проявляла удивительное постоянство.
— «Черный Ветер! — передразнила ее Юта. — Девочка, девочка, Черный Ветер приближается к твоему дому!» Надо было еще сказать: «Бу-у-у!» — и зловеще на меня напрыгнуть. Чтобы меня на месте кондратий хватил. Чего церемониться.
— Да, это было так удивительно, — согласилась Тали. Она все-таки вылезла из зеркала, со свойственной ей неуклюжей грацией спрыгнула со стола, села наконец рядом. — Видеть, что ты меня взаправду боишься. Ни капли не притворяешься. А все равно с камнями во рту пришла, умничка ты моя. Наконец-то!
— Сказал бы кто, что ты можешь быть такая жуткая, ни за что не поверила бы, — вздохнула Юта. — Впрочем, теперь-то ясно, что не в тебе дело. Просто между человеком и его памятью поставлена надежная стража. Удивительно, как я не чокнулась от твоего бормотания. То есть, конечно, чокнулась, но не очень. В меру. Социально приемлемо, в больницу не упекут… Так странно и смешно сейчас говорить о каких-то больницах и употреблять слово «социально», правда?
— Еще смешнее будет вспоминать о Черном Ветре наяву, — пообещала Тали. — На так называемом «яву». Рехнуться можно с этой терминологией. Зато теперь тебе и в безветренные дни будет весело. Это я твердо обещаю.
Улица Паупё
Paupio g.
Книжная лотерея
Закричал: «Поймай меня» — и побежал.
И стал дождь.
Дождь стоял над городом неподвижной стеной, зато весь остальной мир бегал, мельтешил, метался, суетился. Верещал счастливыми детскими голосами, скрипел тормозами, цокал каблуками устремившихся в укрытия прохожих, хлопал дверями кафе и подъездов, пел телефонными звонками, лаял рассерженными по случаю внезапного купания псами, звенел падающими из рук официантов подносами, галдел птицами, чавкал промокшими кедами.
