– Мам, я больше никогда не буду тебя обижать. Я вылечусь, встану и пойду на работу. Я буду дарить тебе цветы. У тебя такое старое платье, я куплю тебе новые… много… я обещаю.
Ольга заплакала. Обмывая израненное тело сына, она старалась не смотреть на иссиня-черный цвет кожи и не думать о том, что будет, если случится нагноение и начнется сепсис.
В комнату бодро заглянул врач:
– Ну и ну! Как, вы еще живы, молодой человек? Просто чудеса! – И вышел.
– Вы в своем уме? – ринулась за ним Ольга. – Как вы смеете так при мальчике?
– Не кипятитесь, голубушка. То, что он еще жив, это просто чудо.
– Вы давали клятву Гиппократа, есть же какой-то кодекс чести!
– Голубушка, кодекс чести прежде всего для тех, кто может заплатить за операции, а вам это, судя по всему, не по силам.
Ольга стояла, прислонившись к стене, и бессильно рыдала: дома пьяный обрюзгший муж и семнадцатилетняя дочь, на которую легло бремя заботы о семье, а тут неизбывный кошмар… Она забыла, когда последний раз нормально спала, задремывая урывками и в ужасе просыпаясь снова и снова каждые пять-десять минут. К тому же практически каждый день приходили из милиции с допросами о том, как произошло несчастье. Хорошо еще, что психолог запретил говорить на эти темы: у Коленьки сразу начинались приступы судорог и истерики, так что приходилось вкалывать ему снотворное.
Ольга вспоминала тот жуткий день с содроганием. Вечером они с сыном опять поругались: томительное и сосущее чувство тоски и чего-то неотвратимо страшного мешало ей отпустить Николая с друзьями на шашлыки, хотя лес находился рядом, через дорогу, она видела его из окна.
– Мама, мне уже двадцать лет, оставь меня в покое! Куда хочу, туда и хожу.
– А чем кончилась твоя поездка к Катюше, забыл? Ты потом долго еще лежал в больнице! Тебе даже пришлось уволиться с работы, ты же теперь практически ничего не можешь. Хоть бы пошел доучился, что ли, в училище…
– Перестань. Я иду в лес с ребятами, тут два шага. Что может случиться?
– Не ходи.
– Мам, там Ленка и Дрон меня ждут. Пошел я.
– Я спрятала ключ от входной двери. Ты отсюда не выйдешь.
– Знаешь что? Кончай себя так вести, я тебя ненавижу! Столько лет я тебе был безразличен – и вдруг такая забота, с чего бы это? Не с того ли, что мне дали отдельную квартиру, которую ты сдаешь и получаешь за нее деньги, которые тратишь на Клавку?! Открой дверь немедленно! Я отсюда вообще уйду, насовсем.
– Иди-иди, скатертью дорога! Вот твой ключ! Я только вздохну с облегчением, когда ты провалишь! Сидит на моей шее здоровый балбес, ни работать не хочет, ни матери помочь! А Клава, между прочим, отлично учится, в отличие от тебя, ничтожество!
– Ну и прекрасно, не жди меня!
Ольга услышала, как со всей силы хлопнула входная дверь. Ну вот, опять разговора не получилось. Все попытки найти общий язык кончались примерно одинаково. Но сегодня было как-то особенно тоскливо. «Наверное, магнитная буря, – подумала она и вздохнула. – Опять явится пьяный, и только к утру…»
Спозаранку, услышав звонок в дверь, Ольга нехотя пошла открывать. «Небось, ключи потерял, пьянь, весь в папашу», – мелькнуло в голове, но за дверью стояла подружка сына Ленка.
– А вы не в курсе, – быстро выпалила она, отводя глаза в сторону, – Коля находится в реанимации… в Склифе… умирает он. Я думала, вам позвонили. – И умчалась.
Ольга пошатнулась и машинально оперлась о дверной косяк. Потом, шаркая по полу разношенными тапками, пошла звонить в справочную, узнавать телефон института Склифосовского. Там подтвердили: да, ее сын у них, но по телефону они справок о состоянии больного не дают. «Приезжайте», – равнодушно сказали в трубку. Пошли гудки.
Держась за сердце, не попадая пальцами по разъезжающимся мокрым от слез кнопкам, Ольга с третьего или четвертого раза дозвонилась до соседки, упросив ту поехать с ней в больницу.
– Сама, Марин, я боюсь, не пойму, что врачи скажут, я как в тумане, – вывалила наружу трудную фразу. – А потом, ну, если что, как же я… там…
– Собирайся. Поехали, – просто сказала Марина. – Я буду готова через пять минут.
Несколько дней, разыскивая Ленку и разговаривая с милицией, Ольга пыталась понять, как могло случиться несчастье. Ситуация была странная. Как, каким образом вместо шашлыков в лесу трое ребят оказались в полуразрушенной больнице? Что они там делали? Вроде бы уже взрослые, чтобы играть в такие подростковые игры. Ответов на вопросы найти не удавалось. Ленка под нажимом милиции рассказала, что они «просто гуляли», а Николай «полез туда, в больницу, один». Они «просто стояли и ждали его во дворе», а потом услышали крик. Подбежав, они глянули в шахту, но там было темно. Они испугались и убежали, но потом им стало стыдно и они вернулись, долго звали Николая, но он не отвечал. Тогда они вызвали по мобильнику «скорую» и, спрятавшись, наблюдали, что будет дальше. Та долго не ехала, а потом, прибыв и осмотрев место происшествия, врач заявил, что тут нужна бригада МЧС, потому что спуститься в шахту собственными силами и вытащить парня невозможно. Когда Николая достали, он был в состоянии клинической смерти. Но врачи откачали его, как ни бедна порой наша медицина, но электрошоковый стимулятор есть в каждой машине «Скорой помощи».
Ольга потом сходила на то гиблое место, не удержалась, и даже нашла в окровавленной порыжелой траве обломки сотового телефона и разорванную серебряную цепочку с нательным крестиком, но забирать их не стала, только загребла ногой немного земли и присыпала страшные находки, стремясь похоронить эти воспоминания.
В те редкие дни, когда в больнице дежурила Клава, Ольга тут же ехала к Матронушке, а потом по друзьям – просить в долг на операции. По крупицам, не поднимая от стыда глаз, ходила по знакомым, сослуживцам, соседям, дальним родственникам. Собрала. И случилось еще одно чудо – не одну кандидатскую и докторскую защитили врачи на той операции, аналогов которой до сих пор не было, собрали по кусочкам, как пазл, сшили, склеили, виртуозно спаяли все, что можно, и сами удивились результату: Николенька смог ходить – правда, на костылях и постоянно морщась от боли. Врачи даже стали намекать на то, что, возможно, когда-нибудь парень сможет передвигаться самостоятельно и все будет как прежде. Но как прежде уже не получалось. Во-первых, Коля панически боялся лифтов и высоты, он не мог ехать, а спускаться по лестнице было нереально тяжело, кружилась голова, и было страшно упасть вниз. Во-вторых, врачи, не стесняясь в выражениях, откровенно рассказали ему, что своим пенисом он воспользоваться сможет теперь только в одном случае, если соберется пописать.
– Зачем ты меня отмолила? – орал он. – Зачем? Я не хочу жить импотентом! Я вообще не хочу жить! Вы всегда меня ненавидели! Зачем ты меня родила? Лучше бы я умер! У меня, кроме бабушки, никогда никого не было, я для вас пустое место! Чтоб вы все сдохли! Я вас ненавижу!
