К часу дня я была в Хемпшир-Хаусе. Я воспользовалась черным ходом и поднялась на лифте в квартиру. Никаких признаков его возращения я не обнаружила, и с коммутатора тоже не было сообщений о телефонных звонках. Я воспользовалась домофоном и связалась с Шоном, привратником.
Сожалею, мисс Смайт. Но ваш брат до сих пор не появился — а вот те двое парней все еще сидят в машине.
Весь день я висела на телефоне, обзванивала бары рестораны, клубы, куда любил захаживать Эрик. Я позвонила агенту «Томаса Кука», который бронировал нам билет в Европу, — на удачу: вдруг Эрик попросил отправить его куда-нибудь в пределах Штатов? И каждый час связывалась с Ронни. Позвонила я и суперинтенданту моего дома — не слоняется ли там мой брат? Я знала что все мои усилия тщетны — но мне необходимо было занять себя чем-то.
В четыре пополудни позвонил Ронни: ему удалось найти парня, который согласился подменить его на сегодняшний вечер, так что он ближайшим поездом выезжает на Манхэттен. Он появился в квартире примерно в половине седьмого вечера. В это время я, уже просто шагала из угла в угол, недоумевая, почему в пять часов не позвонил агент Свит узнать, где Эрик. В конце концов, на пять ему была назначена встреча в Эн-би-си. И вот теперь он превратился в беглеца, скрывающегося от властей. Хотя мне и не хотелось открывать Ронни свои страхи, но в голове настойчиво билась единственная мысль: я могу больше никогда не увидеть своего брата.
В восемь мы позвонили в закусочную «Карнеги» и попросили доставить сэндвичи и пиво. Мы расположились в гостиной и продолжали ждать. Вечер пролетел быстро. Ронни был великолепным рассказчиком — из него так и сыпались истории о том, как он рос в Пуэрто-Рико, как начинал свою карьеру музыканта. Он рассказывал про ночные пьянки с Чарли Паркером, про то, как выживал в «Арти Шоу», и почему Бенни Гудмен самый дешевый джазовым дирижер за всю историю. Он все время заставлял меня смеяться И помогал забыть о страхе, который снедал нас обоих. Однако ближе к полуночи он все-таки поделился со мной своими тревогами.
Если твой тупой психованный братец действительно наломал дров, я никогда ему этого не прощу.
Считай, что нас таких двое.
Если я потеряю его, я…
Он даже вздрогнул. Я потянулась к нему и взяла его за руку:
Он вернется, Ронни. Я в этом уверена.
Но и в два часа ночи от него по-прежнему не было вестей. Ронни ушел в спальню, а я снова вернулась на диван. Я была настолько измотана, что заснула мгновенно. Проснулась я от запаха дыма. Резко открыла глаза. Было раннее утро. Сквозь шторы сочился рассвет. Сонная, я покосилась на часы. Шесть девятнадцать. И тут услышав голос:
Доброе утро.
Это был Эрик. Он сидел в кресле возле дивана и глубоко затягивался сигаретой. Его чемодан стоял рядом. Я вскочила с постели. Обняла его.
Слава богу… — прошептала я.
Эрик вымученно улыбнулся.
Бог здесь ни при чем, — сказал он.
Где тебя носило, черт возьми?
Да везде.
Я чуть с ума не сошла. Думала, ты уехал из города.
Я и уехал. Ну, почти. Вчера, в семь утра, я проснулся и решил, что единственный выход для меня — сесть на ближайший рейс до Мехико. Потому что, помимо Канады, Мексика — единственная страна, куда можно въехать без паспорта. К тому же я славно провел там время после смерти отца, поэтому решил, что это самое логичное направление для меня.
Разумеется, я знал, что федералы дежурят у дома, так что пришлось подкупить привратника, чтобы он выпустил меня через черный ход. Я поймал такси и попросил отвезти меня в аэропорт Кеннеди. Хочешь посмеяться? Если бы таксист не поехал по мосту 59-й улицы, я бы сейчас уже летел в Мексику. Но мы оказались на этом мосту, двигаясь в сторону Куинс. И тут черт меня дернул обернуться и увидеть силуэт города в заднем окне. Я даже не успел подумать, как уже говорил таксисту: «Планы изменились. Как съедешь с моста, разворачивайся и вези меня обратно на Манхэттен».
Таксисту это совсем не понравилось. «Ты сумасшедший или как?» — спросил он.
«Да, я сумасшедший. Сумасшедший, что остаюсь здесь».
Я попросил высадить меня у Центрального вокзала. Пошел сдавать в камеру хранения свой багаж — но шел дождь, поэтому я открыл чемодан, чтобы достать складной зонт, который припас для Лондона. И тут наткнулся на твой подарок. Не поверишь, я заплакал, когда увидел надпись. Потому что в тот момент понял, что именно этой ручкой я буду писать имена…
Я с трудом сглотнула. Но промолчала.
Это решение созрело во мне, пока я ехал по мосту 59-й улицы. Я собирался стать стукачом. Сдать некоторых людей, с которыми не виделся уже много лет, таких же невиновных, как и я. Тогда я смогу сохранить работу, вернуться к привычной жизни, по-прежнему расплачиваться за всю компанию в баре «21». Да, на душе было погано… но, если вдуматься, ничего крамольного в моих действиях не было. Я хочу сказать, если федералам было известно о моем членстве в партии, выходит, они знали и о том, что люди, которых я собирался назвать, тоже были коммунистами. Так что моя информация бьш бы лишь подтверждением уже известных фактов.
Во всяком случае, подобными рассуждениями я пытался успокоить себя.
В общем, я сунул ручку в карман пиджака и решил отпраздновать свои последние восемь часов в качестве человека с относительно чистой совестью, гульнув на полную катушку. Тем более что в моем бумажнике лежали дорожные чеки на тысячу долларов. Прежде всего я побаловал себя завтраком с шампанским в отеле «Уолдорф». Потом зашел в «Тиффани» и потратил внушительную сумму на серебряный портсигар для Ронни и маленькую безделушку для тебя.
Он полез в карман и достал голубую коробочку с маркировкой «Тиффани». Сунул мне в руку. Я растерялась.
Ты сошел с ума? — спросила я.
Точно. Ну давай же, открывай скорей.
Я приподняла крышку и изумленно уставилась на потрясающие платиновые серьги в форме слезинок, усыпанные мелкими бриллиантами чистой воды. Я лишилась дара речи.
Что, не угодил? — спросил он.
Они роскошные. Но тебе не следовало так тратиться.
Скажешь тоже. Разве тебе не известно золотое правило американца: совершая подлость, постарайся ее прикрыть расточительной тратой денег?
Как бы то ни было, после кутежа в «Тиффани» я прошелся по Пятой авеню, провел несколько блаженных часов в музее «Метрополитен», любуясь Рембрандтом. Там сейчас как раз выставляется «Возвращение блудного сына» из амстердамского музея. Дьявольская картина, как сказал бы Джек Уорнер. Страдание семьи, раскаяние, конфликт между ответственностью и страстями — всё сгустилось в одном темном холсте. Скажу тебе прямо, Эс, единственный человек, кому удалось лучше Рембрандта передать всю красоту черного, — это Коко Шанель.
Потом наступило время ланча. И я рванул в «21». Два мартини, целый лобстер, полбутылки «Пуйи-Фюмэ»… и я снова был готов к восприятию boch kultur
[54]
. Нью-йоркский филармонический оркестр давал утренний концерт в Карнеги-Холл с твоим любимцем Бруно Уолтером за дирижерским пультом- И исполняли они Девятую симфонию Брукнера. Поразительная вещь. Звучание, как в соборе. И полная иллюзия, что ты на небесах — с ощущением, что есть нечто более возвышенное и значимое в сравнении с нашими мелкими заботами на глупой планете Земля.
