Рассказывай, дорогой.
Он избегал смотреть мне в глаза.
Кажется… я переезжаю в Лос-Анджелес.
До меня не сразу дошло.
В Лос-Анджелес? Ты? Я не понимаю.
Вчера вечером, около пяти, мне в офис позвонили. Секретарша Боба Хардинга. Попросила зайти к боссу. Вроде как toutde suited
[3]
Я поднялся на тридцать второй этаж, в кабинет нашего главного. Там уже сидели Дэн Дауни и Билл Малоуни из департамента корпоративной политики. Хардинг пригласил меня присоединиться к ним и перешел сразу к делу. Крейтон Андерсон — глава лос-анджелесского офиса — объявил о своем переезде в Лондон, где ему предложили возглавить крупное подразделение «Саатчи энд Саатчи»
[4]
. Таким образом, место главы лос-анджелесского офиса освободилось, и Хардинг, оказывается, уже давно имеет на меня виды, так что…
Тебе предложили работу?
Он кивнул Я сжала его руку:
Но это же здорово, дорогой. Это именно то, чего мы хотели. Начать с чистого листа. Построить новую жизнь вместе. Конечно, если устроить меня на работу в лос-анджелесский офис проблематично — это не беда. В Лос-Анджелесе масса возможностей, я что-нибудь подыщу себе. Я бы могла…
Он прервал мой сбивчивый, взволнованный монолог:
Кейти, пожалуйста…
Его голос звучал еле слышно. Наконец он повернулся ко мне. Его лицо осунулось, глаза были красные. Мне вдруг стало не по себе.
Ты сказал ей первой, да? — спросила я.
Он снова отвернулся:
Я должен был. Она моя жена.
Я тебе не верю.
Боб Хардинг сказал, что я должен дать ответ до конца сегодняшнего дня, и он понимает, что мне прежде всего нужно обсудить это с Джейн…
Но ведь ты собирался уйти от Джейн, ты не забыл? Тогда почему ты не поговорил в первую очередь с той, с кем собирался строить новую жизнь? Со мной.
Он печально пожал плечами и сказал:
Ты права.
Ну и что именно ты сказал ей?
Я рассказал ей о предложении, о том, что это отличная возможность для карьерного роста…
И ничего про нас?
Я собирался… но она расплакалась. Начала говорить, что не хочет меня терять, давно замечает, что мы отдалились друг от друга, но боялась даже заикнуться об этом. Потому что…
Он замолчал. Питер — мой уверенный в себе, надежный, бесстрашный мужчина, всегда четко формулирующий свои мысли, — вдруг проглотил язык и поджал хвост.
Потому что что? — спросила я.
Потому что, — он с трудом сглотнул, — она подумала, что у меня кто-то есть.
И что ты сказал?
Он упорно смотрел в сторону — как будто ему было невыносимо видеть меня.
Питер, ты должен сказать мне.
Он встал и подошел к окну, уставившись в декабрьскую темень.
Я заверил ее… что в моей жизни нет никого, кроме нее.
Мне понадобилось какое-то время, чтобы переварить это.
Ты не мог так сказать, — глухо прозвучал мой голос. — Скажи мне, что ты этого не говорил.
Он продолжал смотреть в окно, стоя спиной ко мне.
Мне очень жаль, Кейти. Извини.
Извини… Какое пустое слово.
Я люблю тебя…
И вот тогда я бросилась в ванную, хлопнула дверью, заперлась на замок, осела на пол и разрыдалась. Питер стучал в дверь, умоляя впустить его. Но, вне себя от горя и отчаяния, я не хотела даже слышать его.
Постепенно удары в дверь стихли. Мне удалось успокоиться. Я заставила себя подняться, открыла дверь и, шатаясь, добрела до дивана. Питер уже ушел. Я сидела на краешке дивана, пребывая в состоянии, близком к тому, что наступает после автокатастрофы, — тупой шок и где-то в подсознании бьется мысль: неужели это наяву?
Помню, как я на автопилоте надела пальто, схватила ключи от квартиры и вышла.
Потом было такси, и я ехала куда-то, но подробности той поездки не отложились в памяти. Однако, когда мы остановились на углу 42-й улицы перед старинным жилым комплексом Тьюдор-Сити, я, хотя и не сразу, все-таки вспомнила, почему я здесь и кого собираюсь навестить.
Я вышла из такси и зашла в подъезд. Когда лифт остановился на седьмом этаже, я прошла по коридору и нажала кнопку звонка у двери под номером 7Е. Мне открыла Мег, в выцветшем бледно-голубом махровом халате, с извечной сигаретой в углу рта.
Ну, и чем я заслужила такой сюрприз…? — сказала она.
Но тут она вгляделась в меня внимательнее и резко побледнела. Я сделала шаг к ней и уронила голову^га ее плечо. Она обняла меня.
О, дорогая моя… — тихо произнесла она. — Только не говори мне, что он был женат.
Я прошла в комнату. И снова разрыдалась. Она налила мне виски. Я пересказала ей всю эту глупую сагу. Ночь я провела на ее диване. На следующее утро я и думать не могла о том, чтобы явиться в офис, поэтому попросила Мег позвонить мне на работу и сказать, что я больна. Она поспешила в свою спальню, где стоял телефон.
Вскоре она вышла и сказала:
Можешь считать меня надоедливой старухой, сующей нос не в свои дела… но хочу тебя обрадовать: в офисе тебя не ждут раньше второго января.
Что ты там наговорила, черт возьми, Мег?
Я говорила с твоим боссом…
Ты звонила Питеру?
Да.
О боже, Мег…
Выслушай меня. Я позвонила ему и просто объяснила, что ты слегка не в форме. Он сказал, что «учитывая обстоятельства», ты можешь спокойно отдыхать до второго января. Так что радуйся — одиннадцать дней отпуска. Неплохо, а?
Особенно для него — это здорово облегчает ему жизнь. Ему не придется встречаться со мной до отъезда в Лос-Анджелес.
А ты что, хочешь увидеть его?
Нет.
Защите нечего добавить.
Я опустила голову.
Должно пройти время, — сказала Мег. — Много времени. Больше, чем ты думаешь.
Я и сама это знала. Так же как знала и то, мне предстоят самые долгие в моей жизни рождественские каникулы. Горе накатывало на меня волнами. Иногда его провоцировали какие-то совершенно глупые и банальные вещи — например, целующаяся парочка на улице. Или я ехала в метро (в бодром расположении духа после праздного шатания по Музею современного искусства или шопинг-терапии в «Блумингдейлз») — и вдруг, совершенно неожиданно, возникало ощущение, будто я лечу в глубокую пропасть. Я перестала спать. Я резко похудела. Каждый раз, как я пыталась себя увещевать, эмоции снова брали верх, и я впадала в отчаяние.
