Я люблю тебя.
Я очень виноват перед тобой.
Постарайся как-нибудь простить меня.
Джек.
О, какой же ты дурак. Самый большой дурак. Какого черта ты не отправил это письмо? Я бы поняла. Я бы тебе поверила. Я простила бы тебя в тот же миг. Я бы справилась со своей болью. И смогла бы жить дальше. Без ненависти к тебе.
Но ты боялся… чего? Обидеть меня? Унизить? Или попросту признаться в том, что между нами была всего лишь интрижка?
Пожалуй, труднее всего в жизни признаться в ошибке, в ложном обвинении, в том, что виноват. Особенно если вдруг биологическая случайность загоняет тебя в угол, как это произошло с Джеком.
Ты действительно веришь в его историю? — спросил Эрик, когда я позвонила ему вечером.
Она кажется правдоподобной и объясняет…
Что? Что он оказался трусом, который даже не удостоил тебя правды?
Он же признался мне в том, что совершил ужасную ошибку.
Все мы совершаем ужасные ошибки. Иногда их прощают, иногда нет. Вопрос в том, хочешь ли ты простить его?
После долгой паузы я ответила:
Но разве от прощения не становится легче всем?
Эрик тяжело вздохнул:
Конечно. Ты просто мастер создавать себе проблемы.
Спасибо.
Ты хотела знать мое мнение — я его высказал. Послушай, Эс, ты уже большая девочка. Если хочешь — верь ему. Но ты знаешь, что от него можно ждать. Ради твоего же блага, я надеюсь, что больше этого не повторится. Короче, мой тебе совет: caveat emplor
[46]
.
Здесь нечего покупать, Эрик. Он женат.
С каких это пор узы брака стали препятствием для походов налево?
Я не собираюсь играть в эти игры, Эрик.
Мне действительно не хотелось совершать глупости. В три часа ночи, окончательно сдавшись бессоннице, я села за стол и напечатала письмо.
6 января, 1950 г.
Дорогой Джек!
Кто это сказал, что все мы умны задним умом? Или что не стоит наступать на одни и те же грабли? Я рада, что прочлa твои письма… которые теперь тебе возвращаю. Они многое прояснили. И опечалили меня… потому что я, также как и ты, после той ночи была почти уверена в том, что мы всегда будем вместе. Но у всех есть прошлое… и твое стало препятствием на пути нашего будущего. Я не злюсь на тебя из-за Дороти. Мне просто очень жаль, что тебе не хватило смелости отправить эти письма.
Ты признался, что у тебя довольно неплохой брак. Поскольку мой брак оказался кошмаром, для меня «довольно неплохой» звучит как удачный. Так что ты можешь считать себя счастливчиком.
На прощание я хочу пожелать тебе и твоей семье всего самого доброго.
Твоя…
И я подписалась: Сара Смайт. Мне хотелось верить, что он поймет написанное между строк: «Прощай».
Я отыскала в справочнике адрес компании «Стал энд Шервуд». Потом запечатала письмо в почтовый конверт и адресовала письмо на имя Джека. Я наспех оделась, бросилась к почтовому ящику на углу Риверсайд-драйв и 77-й улицы, оттуда бегом вернулась домой. Быстро разделась и юркнула под одеяло. Теперь я могла уснуть.
Но мне не удалось поспать допоздна. Потому что в восемь утра начал трезвонить домофон. Я побрела на кухню, чтобы снять трубку. Это был курьер из местного цветочного магазина. Мое сердце затрепетало. Я открыла дверь. Посыльный вручил мне дюжину красных роз. В букете была карточка:
Я люблю тебя.
Джек.
Я поставила цветы в воду. Разорвала карточку. Весь день я провела в городе — слонялась по кинотеатрам, смотрела премьеры этого месяца, отбирая материал для своей колонки. Вернувшись вечером домой, я с облегчением обнаружила, что на коврике у порога нет писем.
Однако назавтра, ровно в восемь утра, раздался звонок домофона
Цветочный магазин Хэнделмана.
О боже…
На этот раз я получила дюжину розовых гвоздик. И разумеется, с карточкой:
Пожалуйста, прости меня. Пожалуйста, позвони.
С любовью,
Джек.
Я поставила цветы в воду. Порвала карточку. Я молила Бога, чтобы мое письмо дошло в его офис сегодня утром, чтобы он получил его и оставил меня в покое.
Но на следующее утро, ровно в восемь… домофон.
Цветочный магазин Хэнделмана.
Что сегодня? — спросила я у посыльного.
Дюжина лилий.
Отнесите обратно.
Прошу прощения, леди, — сказал он, всучив мне букет. — Доставка есть доставка.
Я нашла свою третью (и последнюю) вазу. Выставила букет. Раскрыла вложенную открытку.
Я на распутье.
И я по-прежнему люблю тебя.
Джек.
Черт. Черт. Черт. Я схватила пальто и помчалась в сторону Бродвея — к отделению «Вестерн Юнион» на 72-й улице. Там я подошла к стойке, взяла бланк телеграммы и обгрызенный карандаш. Написала:
Больше никаких цветов. Никаких пошлых фраз. Я не люблю тебя.
Уйди из моей жизни. И не ищи встреч со мной.
Сара.
Я подошла к окошку, протянула клерку телеграмму. Бесцветным голосом он зачитал мне вслух текст, произнося «Тчк» каждый раз, когда доходил до проставленной мною точки. Дочитав до конца, он поинтересовался, какой тариф я предпочитаю — обычный или скоростной.
Как можно быстрее.
Стоимость составила один доллар и пятнадцать центов. Телеграмму должны были доставить Джеку в офис в течение двух часов. Когда я полезла в кошелек, чтобы расплатиться, моя рука заметно дрожала. По пути домой я зашла в закусочную и долго сидела там, уставившись в чашку с кофе, пытаясь убедить себя в том, что поступила правильно. Моя жизнь — уговаривала я себя — наконец-то наладилась. Я добилась профессиональных успехов. Материального достатка. Из бракоразводного процесса я вышла не замаранной. Да, конечно, сознание того, что детей у меня никогда не будет, по-прежнему отравляло существование… но ведь от него никуда уже не деться, с кем бы я ни связала свою жизнь. Тем более женатый мужчина. И с ребенком.
Да, допустим, я по-прежнему любила его. Но любовь не может существовать без прагматической основы. А в этой ситуации не было никакой основы. Такая любовь завела бы нас — меня — в тупик, где живет только грусть.
