— Это жуткая история, — говорил он. — Я тогда учился в седьмом классе. Было пасхальное воскресенье тридцать пятого года. Мы все только что вернулись со службы — мама, отец и мы с Мег. Я снял свой праздничный костюм и пошел с соседскими ребятами поиграть на улице. Мама попросила меня вернуться через час, не позже, потому что на ланч ждали кучу родственников. В общем, я играл с ребятами, когда увидел, как по улице идет Мег, вся в слезах… ей тогда было одиннадцать… и кричит: «Маме плохо!» Помню только, что я рванул к дому. Там уже стояла карета «скорой», кругом копы. И вот из дома вышли два парня с носилками в руках, и там лежало накрытое простыней тело. Отец шел за носилками, его поддерживал Эл, его брат. Мой отец никогда не плакал, но тут он всхлипывал, как ребенок. Вот тогда я узнал…
Эмболия — вот что было причиной смерти. Произошла закупорка какой-то артерии, ведущей к сердцу, и… Ей было всего тридцать пять. Никогда она не жаловалась на сердце. Черт возьми, мама никогда не болела. Она была слишком занята заботами о нас, и ей некогда было думать о своем здоровье. И вот она оказалась на тех носилках. Мертвая. У меня было такое чувство, будто мир рухнул. Вот чему научила меня смерть матери. Ты идешь играть с ребятами во дворе, в полной уверенности, что твоя жизнь в безопасности. А возвращаешься и обнаруживаешь, что она искалечена.
Я пробежала рукой по его волосам.
Ты прав, — сказала я. — Ни в чем нельзя быть уверенным. И думаю, каждому хоть раз в жизни выпадала плохая карта.
Он коснулся моего лица:
А иногда и четыре туза.
Я поцеловала его:
Ты хочешь сказать, что я не флеш-рояль?
Ты самый лучший на свете джокер.
В тот вечер — после пиршества, которое мы устроили себе с фирменными сэндвичами от «Гитлиц» из ржаного хлеба с говядиной и морем пива «Будвайзер», — он начал рассказывать о своей работе по «связям с общественностью».
Конечно, после «Старз энд Страйпс» я мечтал о карьере в «Джорнал америкэн» или даже «Нью-Йорк тайме». Но когда узнал, что скоро стану отцом, решил выбрать что-нибудь более прибыльное, чем стартовое жалованье в шестьдесят долларов в неделю, которое предлагают начинающим репортерам в солидных изданиях… это при условии, что мою кандидатуру вообще станут рассматривать. Короче, шеф лондонского бюро «Старз энд Страйпс», Хэнк Дайер, еще до войны работал в «Стил энд Шервуд», так что мне не составило труда получить там работу. И мне она даже понравилась — потому что большую часть времени приходилось общаться за ланчем с журналистами и охмурять клиентов. Поначалу я занимался только манхэттенскими проектами, но наш бизнес постепенно расширялся, и сейчас у нас много корпоративных клиентов. В общем, теперь на мне страховые компании по всему Восточному побережью. Конечно, все это уже не так беззаботно и весело, как в начале, когда я работал с промоутером боксерских матчей и парочкой бродвейских продюсеров средней руки. Но зато мое жалованье возросло до семидесяти долларов в неделю, к тому же очень хорошие командировочные…
Поездки в Олбани и Гаррисберг здорово оплачиваются.
Поверь, я собираюсь поработать с этими страховщиками еще пару лет максимум. А потом, если получится, уйду из пиара, вернусь в газету. Моя сестра Мег всерьез рассчитывает на то, что к тридцати пяти я все-таки получу Пулицеровскую премию. Я ей на это отвечаю: «Только если к тому времени ты станешь главным редактором «Макгро-Хилл
[47]
». Кстати, это вовсе не утопия. «Макгро-Хилл» уже сейчас ценит ее как профессионального редактора… а ведь ей всего двадцать пять.
Она еще не замужем?
Ни в коем случае. Она считает, что все мужики бездельники, — ответил он.
Абсолютно права.
Джек осторожно покосился на меня:
Ты серьезно?
Совершенно, — улыбнулась я.
Твой бывший мрк был бездельником?
Нет… просто банкиром.
Что-то плохое связано у тебя с этим браком, да?
С чего ты взял?
Просто ты старательно избегаешь говорить о нем.
Как я уже сказала, брак с Джорджем был величайшей ошибкой моей жизни. Но в то время мне казалось, что у меня нет выбора. Я забеременела.
Так получилось, что я рассказала ему все. Про мрачную скоропалительную свадьбу. Тошнотворный медовый месяц. Безрадостную жизнь в Старом Гринвиче. Про кошмар в образе моей свекрови. Про то, как потеряла ребенка. А с ним и надежды на будущее материнство. Когда я закончила, Джек потянулся ко мне через стол и взял меня за руки.
Милая моя, — сказал он. — И как же ты с этим живешь?
Так же, как с любой другой утратой: просто живу, и всё. Другого пути нет, разве что погрязнуть в алкоголе, наркотиках, нервных срывах, депрессии, ну и прочих проявлениях жалости к себе. Но знаешь, о чём я часто задумываюсь? Особенно по ночам, когда не могу заснуть. Не я ли виновата в этом? Может быть, я своей волей как-то спровоцировала этот выкидыш? Ведь в то время я постоянно думала: если бы только у меня случился выкидыш, я бы избавилась от Джорджа…
Ты была вправе так думать, учитывая то, какую адскую жизнь устроили тебе твой муж и его чертова мать. В любом случае, все мы склонны к мрачным мыслям, когда чего-то боимся или загнаны в угол…
Как бы то ни было, мое желание исполнилось. Выкидыш случился. Но вместе с тем я разрушила свой шанс стать матерью…
Послушала бы ты себя. Ты ничего не разрушила. Это было… я не знаю… чертовское невезение. Мы думаем, что можем контролировать всё и вся. Но это не так. Конечно, в редких случаях нам удается держать ситуацию в руках. Но по большому счету, мы жертвы обстоятельств, нам неподвластных. И ничего нельзя сделать. Ничего.
Я с трудом сглотнула. И с интересом посмотрела на него. Его убежденность удивила — и порадовала — меня.
Спасибо тебе, — произнесла я.
Не за что.
Мне необходимо было услышать эти слова
В таком случае мне было необходимо сказать тебе их.
Встань, — попросила я.
Он послушно выполнил команду. Я притянула его к себе. И нежно поцеловала.
Давай вернемся в постель, — предложила я.
Часов в девять нашего второго вечера он вскочил с кровати и сказал, что ему нужно позвонить. Натянув брюки и сунув в рот сигарету, он извинился и прошел на кухню. Я слышала, как он набирает телефонный номер. Минут десять он разговаривал приятным тихим голосом. Я отправилась в ванную, пытаясь отвлечь себя душем. Когда через десять минут я вышла — в халате, — он уже сидел на краю постели, закуривая новую сигарету. Я натянуто улыбнулась, мысленно задаваясь вопросом, насколько заметно мое чувство вины и ревности.
