Маргит поцеловала меня.
— Через три дня…
— Во сколько?
— В это же время.
— Я буду скучать, — сказал я.
— Вот и хорошо, — ответила она.
11
Следующие три дня были тяжелыми. Я окунулся в привычную рутину: просыпался в два, шел за зарплатой, убивал время в «Синематеке», ужинал в дешевых traiteurs
[109]
или кафе. Потом шел на работу. Писал. Наступал рассвет. Возвращаясь домой, я заходил за своими любимыми круассанами.
В общем, все как обычно. С той лишь разницей, что теперь каждый свободный от сна час я думал о Маргит. Я мысленно проживал нашу встречу на улице Линне 13, минуту за минутой, иногда нарушая последовательность событий. Это был бесконечный фильм, который крутился в моей голове без пауз. Я до сих пор ощущал, как ее ногти впиваются в мою кожу в момент оргазма, чувствовал солоноватый привкус ее кожи… Но еще больше меня волновало воспоминание о долгом глубоком молчании, наступавшем после секса, когда мы лежали, распластанные друг на друге, выжатые, опустошенные… Моя бывшая жена часто упрекала меня в том, что я плохой любовник, месяцами отталкивала меня, а я все пытался вывести ее на разговор, услышать, что же я делаю не так… Близость она называла «механикой», и лишь потом я узнал о ее связи с деканом колледжа…
Стоп. Ты опять за старое. Нарочно вспоминаешь самое неприятное, чтобы заглушить то счастье, что сейчас испытываешь…
Счастье? Меня насильно разлучили с дочерью — да разве после этого я могу быть счастливым?
Ладно, это не счастье. Назовем это страстью.
Однако в моменты наивысшего прилива чувств мне начинало казаться, что это любовь.
Ты ведешь себя, как подросток, у которого голова идет кругом после первого пылкого свидания.
Да — и я считаю минуты в ожидании новой встречи.
Это все от отчаяния.
Она красивая.
Ей вот-вот стукнет шестьдесят.
Она красивая.
Махни чашечку кофе и протрезвей.
Она красивая.
Тогда три чашки кофе…
Я все твердил себе, что нужно быть готовым к разочарованию… что, когда я снова приду к ней, она укажет мне на дверь, объявив о том, что передумала и что не стоит продолжать эту авантюру. Все было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой.
Когда наконец наступил третий день, я появился в ее quartier за час до назначенного свидания. Я снова убивал время в Ботаническом саду, потом зашел в знакомый уже магазинчик и купил бутылку шампанского. Под дверью ее дома я проторчал еще три минуты, пока часы не показали пять. Только после этого я набрал код и поднялся по второй escaliet.
[110]
На пороге ее квартиры меня охватила нервная дрожь. Я позвонил в дверь. Раз… Секунд тридцать никакого ответа. Я уже собирался позвонить еще раз, когда услышал шаги за дверью, а потом и звуки открываемых замков.
Дверь распахнулась. Маргит была в черной водолазке и черных брюках, в пальцах зажата сигарета, легкая улыбка на губах. Лицо лучилось от счастья.
— Ты очень настойчивый любовник, — сказала она.
— Я шагнул к ней, чтобы заключить ее в объятия, но она жестом дорожного полицейского остановила мой порыв:
— Ducalme, monsieur.
[111]
Всему свое время.
Маргит взяла меня за руку и увлекла к дивану. В гостиной звучала музыка: современная, камерная, чуточку суровая.
— Вовсе не обязательно приносить это каждый раз, когда приходишь сюда, — сказала она, освобождая меня от пакета с шампанским. — Вполне достаточно бутылки недорогого бордо.
— Ты хочешь сказать, что возражаешь против огромных букетов роз, плюшевых игрушек и бутылок с «Шанель» номер пять?
Она рассмеялась:
— Когда-то у меня был любовник, бизнесмен. Он имел привычку присылать устрашающие подарки: букеты в форме сердца, серьги, похожие на канделябры эпохи Людовика XIV…
— Должно быть, он был без ума от тебя…
— Он был влюблен, вот и все. В мужчинах все-таки много от маленьких мальчиков. Когда они хотят тебя, забросают объект своей страсти разного рода игрушками, в надежде завоевать расположение…
— Значит, путь к твоему сердцу лежит через скупость и аскетизм. Вместо бриллиантов — коробка скрепок, например?
Она встала, чтобы достать бокалы.
— Я рада, что сегодня твоя ирония на высоте.
— То есть ты хочешь сказать, в прошлый раз мне ее не хватало?
— Мне просто нравится, когда ты остроумен, вот и все.
— Мне и самому не нравится, когда я…
— Серьезен. Или чересчур пылок.
— Ты определенно не лишена прямолинейности, — сказал я.
Маргит откупорила шампанское и разлила его по бокалам.
— Можно и так сказать.
Меня подмывало произнести какую-нибудь дерзость вроде: я играл по правилам и ни разу не позвонил тебе за три дня. Но знал, что это лишь укрепит мою репутацию чересчур серьезного любовника. Поэтому я просто спросил:
— Эта музыка, что сейчас звучит?..
— Ты человек культурный. Догадайся сам.
— Двадцатый век? — спросил я.
— Очень хорошо, — кивнула она, протягивая мне бокал с шампанским.
— Намек на цыганский надрыв, — сказал я, делая глоток.
— Да, это есть, — сказала она, устраиваясь рядом.
— И это означает, что композитор явно из восточных европейцев.
— У тебя хорошо получается, — улыбнулась она, поглаживая мне бедро.
— Может быть, Яначек?
— Возможен и такой вариант. — Она позволила своей руке пробраться выше, к паху, от чего я сразу напрягся.
— Но… нет, он чех, а ты венгерка…
Маргит потянулась ко мне и коснулась губами шеи.
— Но это не значит, что я слушаю исключительно венгерскую музыку.
— Но…
Ее рука снова спустилась к молнии джинсов.
— Это Барток, — сказал я. — Бела Барток.
— Браво, — воскликнула она и скользнула рукой в расстегнутые джинсы. — А что за пьеса, знаешь?
— Один из струнных квартетов?
— Спасибо за намек на очевидное. — Мой пенис был извлечен на свет. — И какой именно?
— Не знаю, — ответил я, чувствуя, что напрягаюсь всем телом.
