— Тебе не кажется, американец, что вокруг тебя слишком много дерьма?
С этим я не мог поспорить.
— Мне правда жаль, что ты в такой плохой форме…
— Как только мне полегчает, я сама забью его до смерти.
Было уже без двадцати шесть, когда я наконец добрался до квартиры Маргит. Она явно была недовольна.
— Тебе не стоит так опаздывать, — начала она с порога. На ней был черный шелковый пеньюар, и он был призывно распахнут.
— Я могу объяснить…
— Не надо объяснять. — Она взяла меня за руку, увлекая в квартиру. — Лучше займись со мной сексом.
— Я не могу, — сказал я, высвобождая руку.
— Цену себе набиваешь? — игриво произнесла она, прижимаясь ко мне лобком.
— Не в том дело…
— Тогда заткнись.
Наклонила мою голову, Маргит попыталась дотянуться до меня губами. Но я вырвался.
— Просто не могу, — сказал я.
— Нет, можешь, — не унималась она, нащупывая мой член.
— Остановись же!
Мой тон заставил ее замереть. Потом она пожала плечами и направилась к дивану в гостиной. Там она закурила и сказала:
— Попробую угадать: ты влюбился…
— Я подцепил не слишком приятное заболевание.
Маргит задумалась на мгновение, затягиваясь сигаретой.
— Смертельное? — спросила она наконец,
— Хламидиоз.
— И всего-то?
— Прости…
— За что?
— Я мог заразить тебя.
— Сомневаюсь.
— Почему?
— Потому что… просто сомневаюсь. Как бы то ни было, горстка хламидий — это еще не конец света, как всем известно.
— Я знаю. И все-таки…
— Ах да. Вина, вина и еще раз вина. Все это пустое, Гарри.
— Как ты можешь так говорить?
— Просто у меня тоже был хламидиоз. Спасибо моему мужу. Он наградил меня этим за неделю до своей гибели, подхватил от какой-то сорбоннской шлюхи, которую трахал. Тогда меня это очень огорчало — прежде всего потому, что было больно писать. На самом деле в тот вечер, когда их с Юдит не стало, наша с ним ссора началась с того, что я сказала, что наконец-то понимаю, почему он потерял интерес к сексу со мной… все из-за его подружки. Золтан пришел в ярость от того, что я упомянула об этом при Юдит. И буквально вылетел из квартиры вместе с ней. Больше я не видела их живыми… — Она налила себе виски и выпила. — Так что, по правде говоря, хламидиоз для меня не проблема.
— Это ужасная история…
— Все истории в основе своей ужасные. Но тебя ведь волнует не только эта болезнь, Гарри. Дело в другом, да?
— Я попал в беду, — сказал я, и из меня потоком хлынула правда.
Когда я закончил, Маргит уже выбивала из пачки следующую сигарету.
— Этот мсье Сезер… думаешь, это он тебя подставил?
— Думаю? Да я уверен в этом!
— Значит, это он убил Омара?
— Сам Сезер никогда не станет марать руки убийством. Но у него есть верные псы, которые наверняка делают за него всю грязную работу.
— Есть какие-нибудь идеи, зачем ему понадобился мертвый Омар?
— Все ненавидели Омара.
— Особенно ты.
— Я не желал ему смерти.
— Это верно. Но ты сам говорил: «Лучше бы он исчез» — или что-то вроде этого. И вот наконец его нет в твоей жизни. Проблема в том, что теперь в ней появился Сезер…
— Не могу избавиться от ощущения, что он следит за каждым моим шагом…
— Полагаю, он хочет, чтобы ты так думал.
— Если он знает, где я обедаю, если знает, что я прихожу сюда раз в три дня…
— Да, возможно, у него и есть парочка топтунов, которые следят за тобой. Но чтобы постоянно? Согласись, это довольно трудоемкое занятие. Он больше полагается на силу устрашения, чтобы держать тебя в узде. Как бы то ни было, если бы он хотел убрать тебя… наверное, тебя бы уже не было в живых.
— Скорее всего, исполнителем будет муж Янны… Он забьет меня до смерти молотком, если Сезер даст ему отмашку.
— Но Сезеру ты определенно нужен живым.
— Пока.
— Здорово досталось Янне?
Я представил полную картину. Лицо Маргит посуровело.
— Подонки, — сказала она. — То же самое когда-то сделали с моей матерью…
— Извини, ты о чем? — спросил я.
— Тайная полиция… Когда они пришли убивать моего отца, заодно жестоко избили мать. Лицо было всмятку.
— Когда это случилось? — спросил я.
— Одиннадцатого мая 1957 года. Мне было семь лет. Мой отец был редактором газеты. Одно время он даже состоял в партии, а после того, как в пятьдесят шестом русские танки подавили восстание, стал ярым антикоммунистом. Когда установилась военная диктатура, он ушел в подполье и выпускал самиздатовскую газету — резко оппозиционную режиму Кадара. Отца никогда не было дома — он был в бегах, но я помню, как эти люди в строгих костюмах будили нас среди ночи. Обыскивая квартиру, они даже меня стаскивали с кровати… Это продолжалось долгие месяцы. Я все время спрашивала у мамы: «Почему эти дяди охотятся за папой? Когда я снова у вижу папу?» Мама просила меня набраться терпения… говорила, что скоро мы снова воссоединимся с отцом, но предупреждала, чтобы я прекратила расспрашивать о его местонахождении и, если вдруг в школе кто-нибудь спросит меня, где он, я должна была ответить: «Не знаю». И вот однажды, в пятницу, мама сказала: «У меня замечательный сюрприз. Мы уезжаем на уик-энд». Но не сказала, куда именно мы отправимся. Мы сели в нашу маленькую машину и с наступлением темноты тронулись в путь. Спустя несколько часов — не помню, как долго мы были в дороге, потому что спала на заднем сиденье, — мы свернули на узкую просеку и вскоре остановились у маленького коттеджа в лесу. Там, в доме, был папа. Я бросилась к нему и не хотела отпускать… даже когда мама, которая плакала от счастья, пыталась обнять его. Папа был только моим, пока я не устала и не захотела спать. Меня уложили на продавленный диван в гостиной. Помню, раз или два я просыпалась среди ночи. Меня будили стоны, доносившиеся из спальни. Конечно, я не понимала, чем они там занимаются, и снова проваливалась в сон… Но потом вдруг резко забарабанили в дверь. Помню, было много громких голосов, и мама выбежала из спальни, а я обернулась и увидела, что папа пытается выбраться из окна. Потом распахнулась входная дверь и ворвались полицейские и двое мужчин в штатском. Один из копов бросился в спальню, повалил папу на пол и принялся избивать его дубинкой. Мама начала кричать — и мужчина в штатском несколько раз ударил ее по лицу. Теперь уже кричала я, но меня удерживал другой коп, пока его коллега тащил папу на улицу. Мужчина, избивавший маму, остановился и толкнул ее на диван. Ее лицо было кровавым месивом, она лежала как мертвая… Я хотела броситься к ней, но меня вытолкали на улицу. То, что я увидела там, врезалось к память на всю жизнь. Моего отца, со связанными за спиной руками и веревкой на шее — другой ее конец был закреплен на дереве, — заставляли встать на стул, который принесли из дома. Отец отказался, и тогда мужчина в штатском схватил его за мошонку и сжал с такой силой, что папа согнулся от боли. Двое копов все-таки поставили его на стул, а я все плакала и пыталась отвернуться. Тот мужчина, который издевался над папой, крикнул копу, державшему меня: «Пусть смотрит». Коп схватил меня за волосы и заставил смотреть, как другой парень в штатском выбивает стул из-под ног отца… Папа задергался, захрипел… — Маргит замолчала и глотнула виски. — Умирал он целых две минуты. И как ты думаешь, что сказал один из офицеров в штатском — все они были из тайной полиции: «Теперь ты знаешь, как мы поступаем с предателями».
