Ты права, ты права, услышал я собственный голос, обращенный к ней. Перегруженное, напыщенное повествование без реальной сюжетной линии, без драйва, который держит в напряжении и заставляет перелистывать страницы…
Я знал, что она слышит эти слова. Как знал и то, что она всегда рядом, всегда наблюдает за мной.
— Значит, ты все-таки отказался от идеи написать роман, — сказала Маргит, когда мы увиделись на следующий день.
— Зачем задавать вопрос, ответ на который ты и сама знаешь?
— Просто чтобы завязать разговор.
— Нет, ты просто делаешь то же, что и всегда: напоминаешь мне о своей вездесущности.
— Я думала, ты уже привык к этому…
— Я никогда не привыкну. Никогда. И как можно привыкнуть, если я знаю, что ты вечно паришь надо мной, следишь, чтобы…
— …никто не причинил тебе вреда…
— …и чтобы я не нарушал правил игры.
— Правило только одно, Гарри. Быть здесь с пяти до восьми два раза в неделю.
— А в будущем, если я захочу навестить свою дочь, уехать дня на четыре?
— На три. Или — когда она будет готова — пусть летает сюда.
— Это обсуждается?
— Нет. Это решено. В распорядке твоей жизни некоторые ограничения. Но и свобода. Как я уже говорила, ты волен делать что хочешь, но только в промежутке между нашими свиданиями.
— Даже притом что ты постоянно наблюдаешь мной?
— А что в этом плохого?
Я промолчал. Но спустя несколько дней начал писать новую книгу. Мне захотелось перенести все это на бумагу; подробно изложить все, что произошло — на случай, если это действительно произошло, — и попытаться убедить себя в том, что я не живу в состоянии перманентной иллюзии. Но, собственно, почему вы должны воспринимать эту историю за чистую монету. Это всего лишь история — моя история. И как во всех историях, в ней существует вымысел. Я предлагаю версию правды. Так что возможно, что это вовсе не истина.
Как уловить тот миг, когда переходишь из одного мира в другой? Я так и не понял, но продолжаю делать это дважды в неделю.
— Что произойдет с тобой, когда ты состаришься? — недавно спросил я у нее. — Ты снова умрешь?
— Понятия не имею.
— А когда умру я, мы с тобой соединимся в вечности?
— Не знаю… но мне нравится такая сюжетная линия. Ты вставишь ее в свою книгу?
Я встретился с ней взглядом.
— Да, — сказал я.
— Это будет увлекательное чтиво, — сказала она. — Хотя тебе никто не поверит.
— Я пишу не для того, чтобы это читали.
— Вранье. Все писатели пишут, чтобы их читали… чтобы их история «вылезла наружу». Но поверь мне: твоя книга никогда не будет опубликована.
— Это угроза?
— Просто констатация факта… разумеется, как я это вижу.
— Значит, ты проследишь за тем, чтобы ее никогда не напечатали?
— Разве я это сказала?
— Но имела в виду.
— Вряд ли. Твоя жизнь вне наших свиданий…
— …только моя?
Но разве такое возможно, если она все время рядом? Как можно принять решение, если знаешь, что существует третья сила, оберегающая тебя от неверного шага? Недавно я выскочил на улицу дез Эколь, пытаясь поймать такси, и не заметил, что оказался на пути мотоциклиста. За две секунды до верного наезда мотоцикл резко вильнул сторону, как будто неведомая сила отвела его от меня. Парень упал, но не пострадал. Когда прибывший коп спросил его, намеренно ли он совершил свой маневр, избегая столкновения, он с уверенностью сказал, что кто-то толкнул его.
— Вы видели, что его толкнули? — спросил меня коп.
Я замотал головой.
На следующий день, chez Маргит,
[159]
я сказал:
— Спасибо, что спасла меня вчера.
— Разве тебе в детстве не говорили, что при переходе улицы надо смотреть по сторонам?
— Если бы он сбил меня, это стало бы для меня уроком.
— Если бы он сбил тебя, ты был бы на том свете. То, что он тебя не сбил, тоже должно стать для тебя уроком.
— Как здорово иметь волшебницу крестную, — пошутил я.
— Как здорово, когда тебя ценят. Все еще работаешь над книгой?
— Разве ты не читаешь ее, пока я пишу?
— У тебя нет доказательств. Но меня беспокоит, ты работаешь допоздна.
— Мне не нужно много сна.
— Позволь тебя поправить: тебе не удается выспаться вволю, в то время как сон тебе необходим.
Как можно спать, зная, что за тобой постоянно наблюдают?
— Я в порядке.
— Тебе следует начать снова принимать те таблетки.
Они не помогут. Потому что мне не будет покоя, пока ты присутствуешь в моей жизни.
— От них было мало толку.
— Сходи к врачу и попроси, чтобы прописал что-то более действенное.
— Я в порядке.
— Ты ненавидишь это. Нас.
— Говорю же тебе: я в порядке.
— Ты приспособишься. Потому что тебе придется это сделать. У тебя нет выбора.
Но я все-таки тешил себя надеждой, что у меня есть выбор — во всяком случае, в часы, свободные от наших встреч. Вскоре после этого разговора я отправился в джаз-клуб на улице де Ломбар и в баре разговорился с соотечественницей по имени Рейчел, привлекательной женщиной лет сорока, одинокой, сотрудницей какого-то фонда в Бостоне. Она была одна в Париже, куда приехала на длинный уик-энд («Работа такая сумасшедшая, что удалось выкроить лишь несколько выходных»). Мы проболтали часа три, по очереди угощая друг друга выпивкой. Около двух ночи, когда клуб уже закрывался, она взяла меня за руку и сказала, что ее отель в пяти минутах ходьбы.
Все было очень приятно и довольно романтично. Мне нужно было рано вставать на работу. Рейчел обняла меня в постели и сказала:
— Какая удача, что я встретила тебя. И, если ты свободен сегодня вечером…
— Я свободен.
Она улыбнулась и поцеловала меня.
— Ты скрасил мое одиночество.
А она — мое. Рядом с ней я пребывал в состоянии восторженного изнеможения и все думал, какая она умная и очаровательная, эта Рейчел, и как приятно снова желать женщину и чувствовать себя желанным.
Я вернулся к ней в отель, как договаривались, в семь вечера, с бутылкой шампанского. Но, когда я попросил портье позвонить ей в номер, он поинтересовался:
