Момент настал. Мы с Труди переглянулись, и я увидела собственное недоверчивое возбуждение, отраженное в ее зеленых глазах, когда мы пошли за мамой в холл и остановились у двери гостиной. Работал телевизор, шла какая-то туристическая программа — пальмы, солнце и песок. К моему удивлению, Деклан сидел на диване и читал газету. Отец — человек, которого я всю жизнь считала своим отцом, — курил, внешне довольно спокойный, но его плечи были заметно напряжены, и дым он задерживал как-то уж слишком долго.
— Так, Норман, я пошла, — сказала мама так небрежно, словно шла в Магазин. Я почувствовала, что власть переменилась.
Норман пожал плечами.
— Всего хорошего, — сказал он.
— Чистые рубашки в шкафу, кастрюля с мясом в холодильнике. Должно хватить дня на два, не меньше.
Деклан встал.
— Я выйду попрощаться, мама!
— Боже, сынок! Мы же завтра с тобой встречаемся. Ты пообещал прийти на ужин, помнишь? Прощаться не надо.
— Нет, надо, мама. Сегодня особенное прощание.
Труди взяла чемодан, и мы толпой вышли на улицу. Не плача, но затаив дыхание, мама посмотрела на оранжевые уличные фонари, оглянулась назад, на дом беззвучных криков и скрытых слез, и ее лоб собрался морщинами замешательства, словно все это или ее будущая жизнь, в которую она вступала, было просто сном. Труди поставила чемодан в багажник «кортины», мама сделала рукой царственный жест, и машина поехала.
Так просто.
Мы с Декланом стояли у ворот, и я чувствовала себя совершенно опустошенной таким поворотом событий, словно меня чего-то лишили. Я планировала отвезти маму на площадь Уильяма, помочь ей устроиться, показать, что где находится, постепенно передать квартиру из рук в руки. Но теперь я чувствовала себя лишней, ненужной. Мне вдруг стало очень больно, я представила, как другие люди будут перебирать вещи Фло, сидеть на ее диване, смотреть, как вращается ее лампа, размышлять под ее любимые пластинки.
Вышел Скотти и лизнул мою туфлю. Я взяла его на руки и прижалась лицом к курчавой шерсти, чтобы скрыть слезы, струившиеся по моим щекам. Я никогда не чувствовала себя так уютно, так по-домашнему, как в квартире Фло. С первого дня квартира показалась моей. Я знала, что все это глупо, но я словно стала своей бабушкой Фло, пережила все взлеты и падения ее жизни. За то короткое время, которое пробыла там, я что-то открыла в себе, хотя не знала, что именно. Знала только, что теперь воспринимаю все по-другому, будто Фло каким-то образом дала мне понять, что я выживу, справлюсь со всеми проблемами. Ни разу за ночи, проведенные там, старый страшный сон не приходил ко мне, я не слышала шаркающих шагов, не желала стать невидимой.
Я вздохнула. Может, поехать за «кортиной», помочь маме устроиться? Но это глупо — чувствовать своей квартиру, принадлежавшую женщине, с которой я даже никогда не разговаривала.
— В чем дело, сестренка? — мягко спросил Деклан.
— Мне немного грустно, вот и все.
Деклан понял неправильно.
— С мамой будет все в порядке, вот увидишь.
— Я знаю, Дек. — Я опустила Скотти на землю и в последний раз почесала его горлышко, думая, увижу ли я когда-нибудь эту собаку снова. — А с ним будет все в порядке?
— Скотти — единственный член семьи, на которого отец никогда не поднимал руку, — усмехнулся Деклан.
— А как ты? Ты всегда можешь переночевать у меня на диване, пока не найдешь себе жилье. — Сейчас его компания мне бы не помешала. Мысль о том, что надо одной возвращаться в Бланделлсэндс, в квартиру, которой я раньше так гордилась, сейчас казалась невыносимо тягостной.
— Спасибо, Милли, но, думаю, я останусь с отцом.
Я смотрела на него разинув рот.
— А я-то думала, тебе не терпится поскорее отсюда вырваться.
— Да, но я ему нужен, по крайней мере, ему кто-то нужен, и, думаю, я подойду.
— О Дек! — Я коснулась его худого лица. У меня было тревожно на сердце при мысли о брате, остававшемся в Киркби с Норманом Камероном.
— Он все-таки не монстр, — сказал Деклан с такой доброй рассудительностью, что я почувствовала себя еще хуже. — Я знаю, он нас любит. Должно быть, с ним что-то произошло, что сделало его таким.
Я подумала о маленьком мальчике, запертом в шкафу.
— Возможно, ты прав.
Я посмотрела на Скотти, который обнюхивал розовые кусты в саду перед домом. Может быть, однажды я вернусь. Может быть, мы сможем с ним поговорить. Может быть.
К соседнему дому подъехало такси и посигналило. Вышла чета Брэдли в танцевальных костюмах.
— Ваша мама уже уехала? — закричала миссис Брэдли.
— Несколько минут назад, — ответила я.
— Давно пора. Я собираюсь навестить ее на будущей неделе.
Мистер Брэдли помог засунуть в такси ее многослойную юбку. Когда они уехали, я сказала:
— Наверное, я поеду, здесь что-то прохладно. — Я поцеловала Деклана в щеку. — Береги себя, Дек. Я буду о тебе все время волноваться, я это точно знаю.
— Нет нужды волноваться, Мил. Сейчас мы с отцом понимаем друг друга, по-своему, но понимаем. Он принимает меня таким, какой я есть.
Я остановилась, открывая машину.
— А какой ты, Дек?
Под ярким светом уличных фонарей Деклан покраснел.
— Думаю, ты уже знаешь это, сестренка. — Он закрыл ворота. — Ты не против?
— Господь с тобой, Дек! — выпалила я. — Конечно, я не против. От этого я только еще сильнее люблю тебя, хотя и так люблю до смерти.
— Спасибо, сестренка. — Он подхватил Скотти и помахал мне его мохнатой лапой. — Пока, Мил.
Я завела машину и смотрела в зеркало, как мой брат, по-прежнему обнимая Скотти, пошел в дом.
3
Каждое утро я просыпалась с чувством утраты чего-то бесконечно дорогого. Я понятия не имела, чего именно, только знала, что в моей жизни осталась глубокая трещина, которую никогда не заполнить. У меня болело сердце, и чувство утраты постоянно меня преследовало.
Моя квартира — мой дом — казалась мне незнакомой, словно квартира постороннего человека. Я озадаченно рассматривала мыльницу в форме раковины в ванной, аляповатое кухонное полотенце, желтую корзину для документов на письменном столе — и не могла понять, откуда они взялись. Неужели мои? Я не помнила, чтобы покупала их. Не могла я вспомнить и того, где хранятся некоторые вещи. Словно я отсутствовала несколько лет: мне приходилось открывать шкафы, выдвигать ящики в поисках хлебного ножа или тряпки. В холодильнике оказались продукты многонедельной давности: увядшая зелень, мокрые яблоки, коробка с салатом, крышку которого я даже боялась открыть. Сыр покрылся плесенью.
Единственным местом, где мне было так же легко и удобно, остался балкон. Вечерами я сидела на балконе, надев свое самое теплое пальто, и смотрела на ветви голых деревьев, которые раскачивались, словно длинные когти ведьмы, оставляя на темном небе бесформенные борозды. Я слушала, как какие-то существа шуршат в кустах подо мной. Это два ежа, которых днем никогда не было видно. Свет из гостиной резко высвечивал спутанную траву и всклокоченные растения — зимой за садом никто не ухаживал, — а я читала книгу о «Тетисе», которую дал мне Том О'Мара. Я читала про глупость и неумение начальников, про героизм и отчаянную храбрость простых моряков, когда они пытались спасти оказавшихся в ловушке людей, которые были так близко и в то же время так далеко.
