– У меня там Европейский суд по правам человека, – Марго посерьезнела. – Тетку тут у нас одну в психушку закатали. Сидела она вот так же с подругой, заспорили о религии, короче, поссорились. А подруга – врач, вызвала бригаду психиатрической помощи. По закону врачи должны в течение двух суток обратиться в суд, который решит вопрос о правомерности лечения пациента против его воли. Врачи-то так и сделали, только суд занялся этим делом через сорок пять дней. И все это время ее лечили, представляешь? Она оттуда вышла – и к нам. Денег на адвокатов у нее нет, да и не верит ей никто с ее психушкой, а мы же тоже больные, кверулянты, – тут Марго усмехнулась. – От нее все отмахнулись, а мы до Страсбурга достучались, там приняли дело к рассмотрению. Дело «Дашкевич против России». Если я его выиграю…
Марго трижды плюнула через левое плечо и оглянулась в поисках чего-нибудь деревянного. С сомнением посмотрела на стул – нынче пластик от дерева не отличишь. Подозвала официанта:
– Молодой человек, у вас есть что-нибудь деревянное?
– У меня? – опешил официант, молодой и беспричинно-высокомерный.
– Давайте про вас не будем, – великодушно разрешила Марго. – Я имела в виду интерьер вашего заведения. Или здесь все – пластик?
– Стол, – неуверенно предположил официант, не отводя глаз от Марго.
– Пластик, – постучала по столешнице Рита, откинув затейливую скатерть. – А мне нужно дерево. Это срочно. И очень важно. Вы поняли?
– Понял! – Официант почтительно вытянулся в струнку, попытался даже прищелкнуть каблуками и исчез.
Ирина давилась от смеха.
– Ритка, ну как ты так можешь, а? Что он о тебе подумает? Что ты сумасшедшая.
– Мне по барабану, что он подумает. Это его работа – бегать. И потом, он противный.
– Ну как вот ты что хочешь, то и делаешь, а? Не боишься никого, ссоришься со всеми – то с официантом, то с мэром, то вот с Россией. А я, честное слово, до сих пор продавцов и официантов побаиваюсь. Если, конечно, не по работе. С детства еще осталось, когда хамили все.
– А чего бояться-то? – изумилась Марго. – Ты правильно говоришь – работа у меня такая. Я ее люблю. А ты вот почему всего боишься, я не понимаю. Красивая, умная, все на месте – мужиков боишься, официантов боишься, людей боишься, себя боишься. Знаешь, ты на что похожа?
– На что? – без особого интереса подала ожидаемую реплику Ирина.
– На фотографию непроявленную! Я маленькая была, любила к отцу забираться, когда он в ванной фотографии печатал. Там много ванночек, он кусок бумаги брал щипцами, клал в проявитель и разрешал мне ванночку покачивать. И на ней постепенно появлялась картинка. Или лицо – мое, мамино, ну, неважно. Так вот, если рано достать, то так и останется все белёсое, неконтрастное. В какую бы тебя ванночку засунуть, чтоб ты себе цену поняла, ну скажи мне, а?
Пока Ирина соображала, должна ли она обидеться на столь сомнительный комплимент – вроде и яркая она, а вроде, видите ли, непроявленная – подошел официант. В руке у него была большая чисто вымытая разделочная доска, до половины обернутая в крахмальную салфетку.
– Вот! – гордясь собой, он протянул трофей Маргарите.
Та посмотрела на парня с недоумением.
– Ты постучать хотела, чтоб в Страсбурге выиграть у России, – напомнила Ирина, решив не обижаться.
Марго постучала, потребовала счет и оставила восхищенно смотревшему на нее официанту щедрые чаевые.
Через два дня Маргарита улетела в Страсбург. Ирине позвонил тот самый подвозивший ее домой директор турфирмы, на которого Марго возлагала большие надежды, предложил встретиться. Ирина отказала вежливо, но твердо, сославшись на занятость, хотя на самом деле она была свободна, как Пятачок, и не только до пятницы. Новое знакомство означало бы новые переживания, на которые у нее нет сил. Она должна обрастать новой кожицей. Развелся он… Пропади они все пропадом, эти мужики, женатые и разведенные!
Стучание по досочке помогло – из Европы Маргарита вернулась неделю спустя с триумфом: как написали во всех центральных газетах, «Россия проиграла Тамаре Николаевне». А провинциальный адвокат Маргарита Мамай вознеслась на вершину международной славы. Ирина записала на видеомагнитофон два сюжета новостей, чтобы прокрутить их потом вместе с Марго.
Но Рита смотрела невнимательно.
– Ирик, угадай, кого я там встретила, в Страсбурге? – предвкушая эффект от своего сообщения, первым делом спросила Рита.
– Кого? Пугачеву?
– Литвиненко твоего! О! Вот-вот-вот, смотри, я как раз про это говорю!
«Кстати, к судебному заседанию по делу «Дашкевич против России» была специально приурочена ознакомительная поездка делегации российских судей – глав судебных департаментов судов субъектов Федерации, председателей областных, краевых судов, – строго глядя в камеру, говорила Маргарита. – Аппарат Уполномоченного Российской Федерации при Европейском суде по правам человека понадеялся на то, что присутствие на судебном процессе против России должно оказать на российских судей воспитательное воздействие: не позорьте государство, рассматривайте дела вовремя и в соответствии с международными стандартами судебной защиты. Господа, неужели за этой простой истиной непременно надо было прокатиться в Страсбург?»
– Здорово! – восхитилась Ирина. – Ты вроде и не волнуешься вовсе. Ты этот костюм там купила?
– Нет, у нас, перед самым отъездом, ты просто не видела. Там не до этого было, тряслась, как осиновый лист. Так вот, представь, Валечка твой вместо «спасибо» морду от меня отвернул при встрече, хотя остальные судьи мне были изо всех сил признательны – командировочка в Страсбург, неплохо, да?
Но Ирине было наплевать на Литвиненко, и на сей раз вполне искренне. У нее для Маргариты была припасена новость еще получше.
– А у меня Юлька познакомилась с Аланом. Он англичанин, а живет в Швейцарии. Или наоборот. Он к нам приезжал, они три дня по городу гуляли, потом в свою Женеву улетел. Сказал, что осенью вернется и они поженятся. Представляешь?
Маргарита немедленно и самокритично признала, что ее новость по сравнению с Ирининой не стоит выеденного яйца, и потребовала подробностей.
Как выяснилось, с этим самым швейцарцем-англичанином Аланом Юлька познакомилась еще зимой. Самое интересное, что просто так, на улице. Это в старые времена иностранцам въезд в закрытый Свердловск был строго-настрого запрещен, потому что здесь крепили обороноспособность страны Уралмаш и множество других не столь известных заводов, которые назывались в народе загадочно «Три тройки», «Дом промышленности» или просто «ящик». Теперь, очевидно, в связи с тем, что необходимость в обороне пропала, заводы продали тем же самым иностранцам (знаменитый Верх-Исетский, с которого еще при Демидовых начиналась промышленность Урала, говорят, ушел по цене трехкомнатной квартиры). Город же новые власти возмечтали превратить во всемирную туристическую мекку; похоже, они втайне гордились, что не где-нибудь, а именно «у нас» в 1918 году убили семью последнего российского императора. Но богатенькие туристы из стран дальнего зарубежья отчего-то не спешили потратить свои евро и доллары на изучение трагических страниц русской истории. А норовили, наоборот, подзаработать, продать подороже и купить подешевле, то есть приезжали по делам бизнеса. Вот и мистер Алан Мейл, представитель знаменитой аудиторской фирмы, прибыл на три дня по делам. И в первый же день, выйдя из отеля, заблудился и тщетно взывал к прохожим о помощи – ему бы и рады были помочь, но не могли, потому что если слово «hotel» он еще мог донести до слушателей, то странное название напрочь стерлось из его памяти.
