Я поступил в университет, самозабвенно учился, ведь только образование могло помочь мне стать таким, как они, те люди из моего детства. По распределению попал в Свердловск. Опять учился, работал, писал кандидатскую, потом докторскую. В сорок лет спохватился, что пора бы и о семье подумать. Мама писала, что мечтает о внуках, что хватит мне жить бобылем.
– В романах не бывает свадеб… – вздохнула Ирина.
– Вы совершенно правы, – согласился Лев Николаевич. – Жанр романа на данный момент изжил себя. Сейчас время публицистики. Дерзко, хлестко, главное – быстрее других. Оказалось, что это опять не мое время. Раньше на профессорскую зарплату, сами знаете, можно было содержать семью, а к тому времени, когда я стал профессором… В общем, довольно жалкое положение для мужчины. Я пытался подрабатывать, но, увы, абитуриентам нужна гарантия, а я не умею «договариваться» с приемной комиссией. Однажды, когда было совсем плохо, мы пытались устроить забастовку. Но кого может напугать забастовка на филологическом факультете – ведь мы же не водители «Скорой»? Над нами просто посмеялись. Участвовали во всяких шествиях, акциях протеста… Тогда было легче, тогда мы еще верили, что главное – до кого-нибудь там, наверху, достучаться, объяснить. Они поймут и помогут. А потом как-то все устоялось. И вроде бы даже наладилось. Появились частные вузы, детей стали учить за деньги. Но теперь зарабатывают деньги те, кто связан с экономикой, юриспруденцией. А филологический – исключительно бюджетный факультет. Нет, можно и у нас зарабатывать – а я не умею. И самое плохое, что я уже как-то свыкся с бедностью. Но не с одиночеством… Знаете, кто я? Бесприданник! Раньше были бесприданницы, а теперь – бесприданники. Но если для женщины этот социальный статус вполне простителен, а при некоторых обстоятельствах даже придает дополнительное очарование, то для мужчины – это позорное и несмываемое клеймо…
– Лев Николаевич, а до Нового года осталось сорок минут! – взглянув на часы, преувеличенно засуетилась Ирина. – Давайте хоть шампанское откроем. Да и вообще я сегодня, кажется, ничего не ела. Вы собирались меня накормить своим салатом, разрекламировали – и обманули.
– Простите великодушно. Заболтался, – покаянно развел руками Профессор. – Вы так умеете слушать. Редкое качество. Все любят говорить, как я, и мало кто умеет слушать.
Лев Николаевич поковырял вилкой салат и сокрушенно вздохнул:
– Мой салат теперь не имеет смысла, потому что гренки надо добавлять непосредственно перед едой, они должны хрустеть, а теперь они стали мягкими.
– Очень жаль. Придется начать все заново. Пойдемте на кухню. У меня есть ветчина. И сыр. И шпроты. Что-нибудь придумаем! Тем более, что салаты я в магазине купила.
Ирина и Лев Николаевич дружно отправились на кухню. Ирина почувствовала, что действительно ужасно хочет есть, и принялась украдкой прихватывать куски ветчины и сыра, которые Лев Николаевич ловко нарезал и художественно выкладывал на тарелки. Он смотрел на нее укоризненно, но Ирина ничего не могла с собой поделать, разве что отвлечься от ветчины и незаметно поддевать ложкой салат, который ей доверили выкладывать в салатницу. Как выяснилось минуту спустя, она поступила хоть и невоспитанно, но весьма предусмотрительно: их занятия кулинарией прервал звонок в дверь. На сей раз он был вполне нахальный (вот ведь интересно: до сих пор она и не подозревала, что обычный дверной звонок может передавать такую гамму чувств). Ирина замерла с набитым ртом. Лев Николаевич был явно испуган.
– Да что же это такое сегодня! – кое-как прожевав, искренне возмутилась Ирина. И прихватила кусок рыбки – мало ли как оно там сложится.
– А может, это Евстолия Васильевна? – с надеждой предположил Профессор. – И мы не должны открывать…
– Как же! – фыркнула Ирина. – Вы ее плохо знаете. Она наверняка слышала, как вы пришли, удивительно, что она так долго терпела.
Ирина и Профессор подошли к входной двери, не открывая, прислушались. К их удивлению, из-за двери слышались громкие голоса участкового и Шустрого.
– Странно, – удивилась Ирина. – Вроде бы они насовсем ушли.
– Слушай, друг, ну, чего ты ко мне привязался? – ворчал Шустрый. – Я тебе объяснительную написал? Написал. И отвали. А мои дела тебя не касаются. Имею право.
– Это мой участок, – резонно возражал Петрухин. – Я отвечаю за порядок. Мало ли что…
– А что «что»? – взвился Шустрый. Похоже, дискуссия велась уже давно, и ни одна из сторон не добилась преимущества. – Мы люди взрослые, когда хотим, тогда и встречаемся. К тому же у меня дело к ней, мы в ресторан собирались. Пока ты тут этот бардак не устроил.
– Кто устроил, это еще неизвестно. Я проверю, впустит она тебя или нет.
– А дальше что? Будешь свечку держать? Я тебе всю дорогу объяснял, что ничего ты мне пришить не можешь. Слушай, а вы закон о свободе передвижения уже проходили или у вас на заочном только уголовку преподают? Шел бы ты, а?
– Нет такого закона! – не очень уверенно возразил заочник Петрухин и уже более решительно потребовал: – Давай-давай, звони. Может, ее и дома нет. В ресторан…
Ирина посмотрела на Профессора – вид у того был растерянный и обиженный – и распахнула дверь. В присутствии Петрухина она никого не боялась.
– Вы тоже решили встретить Новый год у меня? – поинтересовалась она сладким голосом. – По-моему, я никого не приглашала.
– Извините, мы на минуту… – сразу сконфузился Петрухин. Надо же, какой застенчивый, удивилась Ирина.
– Это ты на минуту, а у нас дела, – отрезал Шустрый и, оттеснив его плечом, спросил как о чем-то давно решенном: – Ирина Ивановна, вы решили насчет ресторана? Можно даже в этом платье… Вам все к лицу, – добавил он, споткнувшись взглядом о декольте.
– Какая жалость! – притворно огорчилась Ирина. – Вы опоздали – у меня гость. Так что вы идите без меня, тем более что эти козлы дерут такие деньги.
Шустрый захлопал глазами. Возникла неловкая пауза. Ирина с интересом ждала, что будет дальше.
– Ну что ж, – нарушил молчание дисциплинированный Петрухин. – Извините за беспокойство. Тогда мы пойдем.
И прихватил за локоть Шустрого, который, в отличие от участкового, идти никуда не собирался и все пытался заглянуть в комнату.
– До свидания! – прокричал откуда-то из глубины квартиры Профессор.
– А что, Лев Николаевич вернулся? – изумился участковый. – Я же ему сказал…
– Мало ли что ты сказал! – развеселился Шустрый и фамильярно хлопнул Петрухина по плечу. – А он тебя – скок! – и опередил. Орлиный взор, напор, изящный поворот – и прямо в руки запретный пло-о-од! – дурашливо заголосил он. – Учись, студент!
Петрухин открыл было рот, чтобы что-то сказать, но тут распахнулась дверь соседней квартиры, и на площадку царственно вступила Евстолия Васильевна. Каким-то непостижимым образом она умудрилась самостоятельно надеть музейное платье и даже увенчала голову шляпой сложной конструкции, из-под которой кокетливо выглядывали якобы непослушные завитки. Предоставив всем возможность в полной мере насладиться ее красотой и прийти в себя, Евстолия обвела присутствующих милостивым взглядом и с чарующей улыбкой сообщила:
